Она объяснила старухе, что странствует почти всю жизнь. Из-за тысячи названий городов, где ей довелось побывать, она чувствовала себя немного потерянной, но мирилась с этой временной неразберихой, потому что Бог был замечательным Богом, и куда бы человек ни приходил, он постоянно оказывался в нужном месте. Темпл призналась женщине, что иногда совершала плохие поступки, которые не понравились бы Создателю. Она не знала, как сильно Он сердится на нее. Она боялась, что не сможет отличить Его благословение от наказания, потому что мир всегда оставался наполненным чудесами, даже когда пустой живот болел от голода и волосы покрывала засохшая кровь.
Темпл рассказала женщине, что все ее путешествия были достойными запоминания. Порою ей казалось, что ум уже заполнен видами ландшафтов, людьми, словами, искуплением грехов. Но когда человек становится таким воплощением зла, как она, у него возникает неописуемое изумление от красоты окружающего мира. Наверное, зло и красота находятся по разные стороны неодолимой стены, и они похожи на любовников, которые никогда не могут прикоснуться друг к другу.
Она рассказала старухе о людях, которых убила. Она перечислила ей имена знакомых жертв и описала внешность других. Иногда ее подводила память, и она стыдилась того, что забыла многие детали. Если бы Темпл умела читать и писать, она хранила бы их в блокноте. Но когда ей полагалось учиться буквам, она скрывалась в дренажной канаве, потому что всех воспитателей ее приюта съели слизняки.
Наконец, она призналась женщине, что самым большим грехом из всех остальных был поступок, превративший ее из невинной девушки в мерзость. Она рассказала о мальчике по имени Малкольм, которого она убила. Все это случилось у ног железного гиганта. Наверное, Бог хотел напомнить ей о ничтожности ее существования. За огромной статуей находился фабричный склад. Темпл решила осмотреть его, потому что там могли храниться интересные вещи. На тот случай, если внутри окажется гнездо слизняков, она попросила Малкольма подождать ее у железного бурильщика. Она хотела лишь заглянуть на склад и быстро вернуться. Но, убедившись, что там было безопасно, Темпл поднялась по железной лестнице в офис, откуда открывался вид на все складские помещения. На стенах небольшой конторы висели чертежи. Они буквально покрывали стены — разноцветные схемы и планы, а не какие-то там синие кальки, которые она видела прежде.
Темпл попыталась объяснить старухе, насколько магическими были эти линии, создававшие фигуры и проекции. Цифры и стрелки схем выражали суть номенклатуры и великолепие человеческого разума. Объекты, которые они описывали, представлялись ей утерянными артефактами, сохранившимися в своей нерасшифрованной гравировке для будущих рас. И только существа гораздо умнее ее могли разгадать их смысл. Это было чудом — фантазии смертных людей, разбрызганные на бумаге; заветы о цивилизации, которые не вмещались в ее усталую голову; свидетельства веры в силу человеческой мысли, способной создавать все из всего и отступать для созерцания, чтобы позже, кивая головой, произнести: «Да это новая вещь, придуманная мной! Вещь, не существовавшая прежде в истории мира!»
Темпл рассказала, как эти фантазии увлекли ее ум в далекие пределы — как она потерялась в них и не заметила, что свет, проникавший сквозь запыленные окна, стал тускло-красным от зарева заката. Прошло много времени. Когда она осознала это и побежала в панике туда, где оставила Малкольма, там уже собралась целая толпа зомби. Один слизняк подмял мальчика под себя. Он пил кровь Малкольма и вгрызался в тело ребенка, который находился под ее опекой. Эти слизняки могли прийти откуда угодно. Темпл не слышала криков мальчика. Она вдруг оглохла от громкого пульсирующего шума, заполнившего ее мозг. И тогда она обрушила гнев на зомби. Она убивала слизняков одного за другим, сметая их со своего пути — без размышлений, разумности и осторожности. Темпл призналась женщине, что в момент резни ее кровь сошла с ума. Кровь кипела и билась в ее венах, гремя барабанами и заставляя видеть черный ад везде, куда бы она ни смотрела. Грех тщеславия, грех размышлений о своем величии и сходстве с железным гигантом превратил ее в чудовище. Она рассказывала, как с упоением размахивала непальским ножом и погружала его в черепа. Ее переполняла злоба. Она тешила себя отвратительной иллюзией о том, что ее месть была праведной, что окровавленный нож походил на меч света. Но на самом деле ею двигала жажда убийств, глубинное желание рубить и кромсать, словно само ее тело алкало крови, словно она была воплощением смерти и поедала души существ, как только находила их. Вот таким образом в нее вошел демон.