– Фирс, ну покажи хотя бы один фокус!
– Не хочу, Саша. Настроение не то.
– Мы все тебя просим, – беря остальных в поддержку, наседал Александр. Народ подхватил неуверенными голосами: «Просим! Просим!»
– Нет. Не до фокусов сегодня! – резко отрезал Леонид. – Я покажу вам кое-что похлеще. Трюки от американского эскейпера Гарри Гудини.
– О! Это что-то новенькое! – захлопал в ладоши Краснов, и остальные его поддержали.
– Пошли! – скомандовал Фирсанов.
Люди, в ожидании чего-то необычного, не задавая вопросов, пошли следом. Фирсанов вывел всех на большой балкон Красновской спальни, который выходил на набережную одного из кривых каналов. Хотя «набережная» – это слишком гордое и недостижимое слово для этого явления архитектуры. Балкон нависал над жирной чёрной водой, которая липко и грязно, с невероятным одолжением отражала свет соседних домов. Луна светила как паровозный прожектор, а пронизывающий ветер стих, но температуру на улице это не повышало.
Взмахами разогрев немного тело, Фирсанов протянув Краснову руки и, указав на ноги, безапелляционно приказал:
– Вяжи!
Его фигура в белой рубашке, эффектно подсвеченная луной и светом из окна, романтично выделялась на фоне города.
– Чем? – ни о чем не догадываясь, спросил Краснов.
– Чем угодно! Ремнём, галстуком, полотенцем, в конце концов. Только не простынёй, запачкаю, – предупредил Леонид.
Нашлись доброхоты, которые пожертвовали галстуки. Смеясь и веселясь, Саша и добровольный помощник сделали всё так, как потребовал их товарищ.
– Только вяжите хорошенько, чтобы потом не говорили, что дали слабины! – требовал Лёня. – Любой может проверить. – Но публика добродушным гулом высказала полное доверие иллюзионисту.
Пошевелив руками и ногами, Лёня показал столпившимся на балконе и в проёме двери, что связан он по-настоящему.
– Затянул, со всей любовью, как извозчик вяжет, – уверил однокурсник.
– Милостивые государи, трюк исполняется впервые, так что возможны огрехи, за что заранее приношу извинения.
– Да чего уж там – давай! – подбодрил кто-то из присутствующих.
– Вы всё ссудили мне сами, так что всё без обмана или сговора, – готовил Леонид публику к номеру, мелкими шажками двигаясь к самому краю.
Присев, он с места вспорхнул на перила, шириной в кирпич. Выровнялся, прыжком встал на руки, секунду постоял «свечой» вниз головой, толкнулся ладонями и снова был на ногах. И так несколько раз. Публика ахнула. Этот трюк Леонид любовно обозвал «козлик». На пятый или шестой раз он застыл на руках, сильно прогнулся, закинул ноги в сторону канала. Все на балконе застыли в ужасе, боясь случайным возгласом спугнуть тронувшегося умом у них на глазах однокашника. А он стал сгибать локти и заворачивать по дуге тело. Через несколько секунд он опирался свободной рукой на перила, а ноги продолжали висеть над бездной. Баланс он удерживал второй рукой. Вдоволь насладившись беззвучной паникой зрителей, Леонид распрямился как пружина и соскочил на пол. Краснов и другие стояли молча с открытыми ртами.
– А вот ваши вещи, господа! – протянул иллюзионист развязанные аксессуары своим владельцам. Только тогда публика обратила внимание, что связанные руки и ноги свободны. Студенты одобрительно загудели, а кто-то даже зааплодировал.
– Ну ты, старик, даёшь! – выдохнул бледный Саша, который смотрел на Леонида трезвым и слишком внимательным взглядом. – Я что-то продрог. Айда по шампанскому!
И народ, шутливо толкаясь в дверях, повалил к столу.
– Останься у меня, – возле самой двери попросил его Краснов, когда последний гость исчез в гулком парадном.
– А твои… – начал было Фирсанов, застыв одной ногой над подъездной гулкостью.
– Я эти дни один. Так что никого не обременишь. Даже меня.
– В таком случае – я согласен, – улыбнулся Фирсанов и, сделав почти балетный пируэт, вернул пальто на вешалку.
– Зачем ты так поступил? – уже в комнате серьёзно спросил Саша.
– Ты о чём?
– Ну эти эскапады на балконе.
– Это фокусы от Гудини.
– Это попытка покончить с собой от Фирсанова! – рявкнул Краснов. – Или ты думаешь, что я слепой безмозглый болван!
– Я так не думаю, – после некоторой паузы ответил Лёня.
– Тогда выкладывай.
С Красновым он максимум приятельствовал, но не дружил до той степени, чтобы доверить душевную тайну, а тут Леонида прорвало. Он рассказал о Гермесе Трисмегисте, о капитане корабля, о Гарибальди с Байроном и Бакуниным заодно, ну и конечно же о бурах с англичанами. И о Елизавете Меньшиковой. За несколько минут его монолога приятельские отношения переросли в дружбу.