Несчастье случилось на слушании очередного дела в суде. Оттуда прислали посыльного в контору, где Александра Леонидовича дожидался Краснов.
Когда Александр в расстёгнутом пальто и без шапки примчался к зданию суда, всё было кончено. Краснова больше всего изумило лицо Фирсанова-старшего – спокойное. Человека сморил сон на кожаном диване в комнате совещаний. Только он не дышал во сне. Ушла глубокая морщина между бровей, которая придавала лицу Александра Леонидовича не свойственный ему насупленный вид.
Такого количества людей, шедших за гробом, Александр не видел даже на пасхальном крестном ходу возле кафедрального собора. Пришли все те, кого когда-то защищал или кому-то помог Александр Леонидович Фирсанов. Оказалось, что для многих он это делал бесплатно. Море из человеческих голов было до самого горизонта. И цветы, цветы, цветы… И искренние слёзы.
Теперь он стоял, смотрел на расплывающиеся пятна гиацинтов и, не стесняясь, плакал. Он снова был один.
– Ты что, совсем оглох, Лёня? – спросил у облаков и неба Александр.
Декабрь 1908 года. Где-то в Африке
Сразу понять, что это иностранец, было сложно. Акцент почти отсутствовал. Чалма и одежда были обычными, но из хороших тканей. Выдавали только глаза, похожие на два кусочка неба, и выгоревшая русая борода. Леонид стоял перед Мусой в ожидании его последующих приказаний. Высохший египтянин с длинной седой бородой отличался двумя качествами: был мудр и не был жаден. Если учесть, что он торговец в девятом поколении, то это было вовсе удивительно. Однажды увидев, как Фирсанов жонглирует камушками, он перестал использовать его в качестве грузчика, а поставил его у дверей своей лавки. Зеваки собирались вокруг, кидали монетки – маленький, но приварок. Потом кто-то обязательно заглядывал в магазинчик и пустым, уже стараниями Мусы, никто не уходил.
А когда Леонид стал показывать огненные трюки, то в магазинчик Мусы пришла настоящая известность. Теперь о нём говорили не только в ближайших, но и в самых отдалённых краях. Многие купцы теперь специально торопились к нему, чтобы приобрести товар. Лавка разрослась, появилось несколько продавцов, несколько новых помещений, и не только на этом базаре. Доход возрос настолько, что Муса вынужден был привлечь старшего сына Исмаила, который стал выполнять отцовскую работу. Теперь длиннобородый Муса часто пил чай, вёл изысканные беседы с солидными купцами и контролировал торговлю.
За годы после того, как эмир продал его, Леонид пытался бежать от каждого нового хозяина. Его ловили, били и продавали другому. В буквальном смысле он пошёл по рукам. Выздоравливая, усыплял бдительность своим примерным поведением и снова бежал. Его ловили, били и опять перепродавали. Стараясь возместить свои расходы, каждый следующий хозяин нахваливал «товар», всякий раз умалчивая о характере непокорного раба. На следы от побоев с невинными лицами говорили, что таким он уже достался. На вопрос о причинах продажи в один голос начинали жаловаться на бедственное положение. «Дела плохи, не могу позволить себе лишние траты!» – причитали все без исключения. А Муса купил без торговли, кормил сытнее и не загонял своих работников до смерти.
Сейчас Леонид застыл в ожидании, потому что хозяин вызвал его на персональный разговор. Он пытался лихорадочно понять, зачем он так срочно понадобился хозяину.
– Я решил оставить торговлю и уйти на покой, – с плеча рубанул старый араб, после того как слуга оставил на столе чайник с чаем и двумя пиалами. Он жестом пригласил сесть по другую сторону, символ неслыханного благорасположения. Фирсанов не посмел ослушаться. Тонкая вязь восточной беседы требовала ответа.
– Всему свой срок. Созрев, плод падает в руки хорошего и счастливого садовника, – постарался как можно нейтральнее ответить он, добавив самую малость лести. Глупый не заметит, а умный оценит.
– Ты прав. У меня была бурная жизнь: вначале я сам провёл много караванов из одного края великой пустыни в другой. Я водил своих верблюдов там, где многие боялись сделать и шаг, часто отбивал свой товар от разбойников, потом стирал до крови язык, пытаясь залезть в сердце и кошелёк покупателя. От этого я устал больше всего. Теперь мои караваны другие водят во все стороны света, на меня работают десятки людей, в силу начинают входить сыновья.
– Достойная награда тяжкому труду, – напомнил Леонид.
– Я жил и работал, следуя двум принципам: не обманывать и не унижать тех, с кем работаешь.