— Это я сделал тебя такой циничной, Жонкиль?
— Ты разрушил мою веру в тебя, — сказала она с внезапной страстью в голосе. — А ее я никогда, никогда не смогу вернуть. Я не могу жить с человеком, которому не доверяю.
Он нахмурился.
— Жонкиль, если бы ты знала, как я сожалею о том, что сделал.
— О, конечно! — прервала она его с горьким сарказмом в голосе. — Но я не могу доверять тебе, Роланд. Я не могу быть совершенно уверенной, что ты не просишь меня простить тебя просто для того, чтобы все уладить и «сохранить мир», которого так хочет бабушка. Я не могу быть уверена, что твоя любовь ко мне не результат моего желания аннулировать наш брак. Это свойственно мужчинам, они хотят того, что не могут получить.
— Опять цинизм, — сказал он.
— Возможно, это звучит не очень красиво, — сказала она. — Но я именно это имею в виду. Нет, Роланд, я просто не могу заставить себя вычеркнуть то, что ты сделал, я не могу забыть причину, по которой ты женился на мне.
— И ты еще говоришь о любви, которая якобы осталась в твоем сердце? Боже! Не думаю, что там есть хотя бы искра любви! Ты презираешь меня, ненавидишь меня.
— К чему обсуждать мои чувства? — спросила она устало. — Не вижу в этом никакого смысла. Это... это только причиняет боль тебе и мне. Я прошу тебя, Роланд, решительно и окончательно, вернуть мне свободу и дать мне возможность начать жизнь сначала, так, как я считаю нужным.
— И тебе совершенно безразлично, что случится со мной? — вскипел он, сжимая кулаки. — Ты стала такой безжалостной, такой озлобленной, что можешь послать меня к чертям собачьим, не моргнув глазом?!
Жонкиль быстро взглянула на него, затем снова уставилась в пол. Его страдальческие глаза тревожили ее.
— Ерунда, — сказала она тихо. — Непохоже, чтобы ты собирался к чертям собачьим, как ты выражаешься.
— Откуда ты знаешь? Может, к самому дьяволу, если ты прогонишь меня, — сказал он. — Мне уже будет все равно.
— Ты даже не такой порядочный, как я думала, — сказала она.
— Ты все-таки думала, что я «порядочный» после того, как все узнала обо мне? — спросил он, пристально глядя на нее.
— Я... ну, я думала, ты достаточно порядочен, чтобы теперь жить честно, — сказала она, запинаясь. — Аннулируй наш брак и постарайся выправить свою жизнь. А «идти к чертям собачьим» — признак слабости.
Роланд засунул руки в карманы. В горле у него что-то перекатывалось. Он в бешенстве закусил нижнюю губу. Его поразило, что она, которую он считал ребенком, указывает ему на его долг — таким образом. Но страдание и разочарование — лучшие учителя мудрости в этом мире, а Жонкиль получила хороший урок.
— Я собираюсь работать, — сказала она ему. — Мне тоже придется столкнуться с жизнью. И я не намерена портить ее.
— Я не откажусь, я не могу отказаться от тебя, Жонкиль! — сказал он упрямо. — Я люблю тебя, ты нужна мне, и если ты пойдешь со мной, мне не страшно ничто на свете. Если нет, клянусь, я не знаю, что я сделаю. Любовь к тебе превратила меня в слабого, сентиментального идиота, — он горько рассмеялся, — я не могу ни есть, ни спать нормально: мысли о тебе, сожаление о том, что я сделал, не дает мне покоя. И если ты будешь такой безжалостной, такой немилосердной, тогда я тоже снова стану безжалостным. И первая вещь, которую я сделаю, это категорически откажусь аннулировать наш брак.
— Ты жестокий и несправедливый, — воскликнула она.
— Я такой, каким ты заставляешь меня быть, — ответил он. — В твоих силах сделать из меня возлюбленного, мужа, который будет готов умереть за тебя, или... выбирай!
— Ты не заставишь меня переменить решение, что бы ты ни говорил, — закричала она с пылающим лицом. — Мне безразлично, что ты будешь делать. Я никогда не буду жить с тобой и никогда не полюблю тебя снова.
— Очень хорошо, — сказал он. — Тогда поборемся. Я буду сражаться не на живот, а на смерть, Жонкиль. Когда-нибудь я заставлю тебя вернуться.
— Нет, никогда!
— Я заставлю, — сказал он, дрожа всем телом. — Даже если ты отправишься на другую сторону земного шара, ты останешься моей женой.
— Ты трус, Роланд.
— Нет, — сказал он. — Я не трус, но я люблю тебя, Жонкиль; безрассудно, отчаянно люблю. Я верну тебя когда-нибудь тем или иным способом.
— Если ты искренне любишь меня, ты должен сделать то, что я хочу.
— И окончательно потерять тебя? Нет. Я не сделаю этого, Жонкиль. То, что я отказываюсь отпустить тебя, кажется достойно осуждения, но ты, возможно, не совсем понимаешь, в чем дело. Потерять тебя — это потерять собственную душу.
— Мелодраматический вздор, — усмехнулась она. — Ты очень скоро найдешь другую девушку для спасения души.
— Ты так думаешь?
Мгновение — и Роланд уже держит ее в своих объятиях. Он прижал ее к груди; она слышит, как сильно его сердце бьется около ее собственного. Днями и ночами она обуздывала свои чувства, давала себе твердые обещания, что не позволит этому человеку взять верх над ней. Он делал задачу очень трудной, старался ослабить ее, заставить забыть свою гордость и ответить на зов пола. Бесчестная игра. Она ужасно злилась на него, возмущенная его властью над ней.
— Я люблю тебя, я люблю тебя, — шептал он. — Я люблю тебя, моя жена, моя жена — ничто не сможет изменить того факта, что ты моя жена. Говори, что хочешь, делай, что хочешь, ты никогда не сможешь уйти от меня.
Она пыталась смеяться над ним, отталкивала его. На мгновение Роланд потерял самообладание. С бьющимся сердцем, с горящими глазами, он крепко сжал ее в своих объятиях.
— Ты моя, — говорил он. — Моя, Жонкиль. Запомни: «что Бог соединил... человек не разорвет»... ты не можешь освободиться от меня. Ты принадлежишь мне, на горе и на радость.
— Нет, — ответила она тихим, насмешливым голосом. — Ты обманом женился на мне. Это не настоящий брак. Я не могу даже высказать, как я тебя презираю за это.
— Ты безжалостная, как смерть. Боже! Что может быть безжалостнее праведной невинности! — воскликнул он.
— Отпусти меня, пожалуйста, Роланд.
— Нет, — сказал он. — Никогда, никогда, никогда! Отпустить тебя, чтобы ты вышла замуж за кого-нибудь другого... отпустить тебя, чтобы ты выслушивала предложения этого парня, Оукли... отпустить тебя, чтобы ты убежала от меня? Никогда!
— Роланд, — сказала она, стараясь изо всех сил высвободиться из его объятий. — Пожалуйста, постарайся быть благоразумным и нормальным. Ты очень утомляешь меня.
— О, не смотри на меня такими... такими усталыми, презрительными глазами. Ты не понимаешь, что ты сводишь меня с ума, Жонкиль.
— Ты отпустишь меня?
— Нет, — процедил он сквозь зубы и теснее притянул ее к себе. Его губы прижались к ее губам в долгом поцелуе, который лишил ее последнего самообладания. Она внезапно обмякла в его руках и едва ли знала, сколько времени длился этот поцелуй, но чувствовала, что земля уплывает у нее из-под ног и что она падает... падает.
Он поднял ее и отнес на кушетку, стоявшую около огня. Жонкиль лежала неподвижно, дрожа всем телом. Она приложила руку к губам. Они болели после этого пламенного поцелуя. Но душа ее болела больше: Роланд Чартер все еще обладает ужасной силой, способен сделать ей больно... тронуть самые чувствительные и отзывчивые струны в ней.
Он не сделал попытки прикасаться к ней или снова целовать ее. Он стоял около кушетки, глядя на Жонкиль какими-то несчастными глазами.
— Я не сожалею об этом поцелуе, поэтому не буду извиняться, — сказал он. — Но я хочу сказать тебе, Жонкиль, что это последний раз, когда я целовал тебя; теперь я не сделаю этого до тех пор, пока ты сама не попросишь меня.
Она попыталась иронически улыбнуться, но он продолжал:
— Я уезжаю в Лондон. Собираюсь искать работу и прокладывать себе дорогу в жизни. Может быть, мы не увидимся какое-то время, но я буду считать своей обязанностью знать, где ты и что ты делаешь. Как только я найду работу, я буду посылать тебе половину того, что я заработаю, потому что долг мужа содержать свою жену. Ты не сможешь аннулировать наш брак, и ты никогда не сможешь избавиться от моей любви, моего неподдельного, искреннего желания вернуть тебя. Запомни это. Что касается денег дяди Генри, не трать времени и не проси мистера Коллинза переписать их на меня. Я не возьму их. Если ты положишь их в банк на мой счет, я никогда не возьму ни пенни с него, поэтому не утруждай себя. Если ты решишь не пользоваться ими сама, отдай их бабушке или в какую-нибудь больницу. Мне все равно, что ты сделаешь. И еще раз: помни, что ты моя жена...