Она начала рассказывать о салоне Пегги Фейбьян и о том, как они ведут дела. Она говорила легко, улыбалась с полным спокойствием. Но ее сердце начинало биться неровно и пульс становился учащенным, когда она вспоминала, что она обещала своему мужу увидеться с ним сегодня вечером в шесть часов, вспоминала, что он здесь, в этом зале, с девушкой, которую зовут Поппи Хендерсон. Поппи! Ну и имечко! Кто она? Просто какая-то девица, которую он подцепил для развлечения, или ее почему-либо нужно было пригласить пообедать? Она старалась не думать о девушке, но ее мысли упорно возвращались к ней.
Сегодня в шесть... Почему она сказала, что встретится с ним? Что он скажет? Будет ли это еще одна мучительная и бесполезная сцена между ними? Она никогда не простит, как бы он ни притягивал ее, заставлял ее жаждать любви, которая когда-то была между ними.
Микки будет рада, что она встречалась с Роландом. Миссис Фейбьян скажет, что она дура. Пегги Фейбьян права. Но сейчас уже поздно отступать. Она дала слово.
Глава 17
Недалеко от того места, где сидели Жонкиль и Билли, Роланд и его спутница заняли столик в углу; девушка ела, а Роланд курил, откинувшись на спинку стула, и мысли его были где-то далеко. Девушка тоже отложила нож и вилку и смотрела на Роланда со смирением и обожанием.
— Ты жалеешь, что пригласил меня? — спросила она. — Ты, я вижу, сыт по горло.
Он встряхнулся, улыбнулся ей, погасил сигарету и принялся за свой бифштекс.
— Прости меня, Поппи, я не очень обходителен со своей гостьей, — сказал он со свойственным ему обаянием. — Нет, конечно, я не жалею, что пригласил тебя. Почему я должен жалеть?
— У меня такой жалкий вид, — сказала она. — Тебе, наверно, стыдно за меня?
— Чепуха, — сказал он. — Ты совсем неплохо выглядишь.
Она посмотрела на свое сильно поношенное пальто и юбку и поспешно подогнула рваный манжет белого хлопчатобумажного джемпера так, чтобы его не было видно. Ее лицо приобрело мрачное, даже сердитое выражение.
— Я выгляжу плохо, — сказала она. — И ты знаешь это. Ты всегда ведешь себя со мной, как джентльмен. Ты бы сказал, что я хорошо выгляжу, даже если бы я была в лохмотьях. Но тебе было стыдно представить меня своим нарядным друзьям. Впрочем, я и рада, что ты не сделал этого.
— Детка! — воскликнул он. — Ради всего святого, не будь такой смиренной. Я не представил тебя потому, что не было времени, но я собирался.
Ее худенькое личико с довольно широкими скулами и заостренным подбородком просияло. Ее голос, который был от природы грубоватым и низким, стал почти хриплым от волнения, когда она сказала:
— Ты всегда очень мил со мной, Ролли. О, Боже, я вечно забываю, что ты сердишься, когда я тебя так называю, Роланд.
— Глупый ребенок, я не сержусь, но так звала меня бабушка. Поэтому мне не нравится, когда это имя звучит из уст кого-нибудь другого. Я очень сентиментален, не так ли?
— Ты для меня как бог, ты знаешь это, да? — сказала она.
Поставив локти на стол и подперев лицо руками, она с обожанием смотрела на него.
— Я никогда, никогда не забуду, как ты был добр ко мне, ведь я чуть не протянула ноги месяц назад.
— Фу, перестань, — сказал он. — Ешь.
— Подумать только, ты пригласил меня сюда. Ты — джентльмен, а я такая ободранная и бестолковая, — продолжала она. — Ты мог бы водить обедать леди, такую, как та, с которой ты только что разговаривал.
Он напрягся и сказал со странной улыбкой:
— Она не хочет, уверяю тебя.
— Она, может быть, слабоумная какая-нибудь? — предположила Поппи Хендерсон.
— О, нет, она очень разумная. Я ей просто не нравлюсь.
— Боже! — воскликнула Поппи. — Подумать только, есть женщины, которым ты не нравишься.
Роланд протестующе поднял руку.
— Прошу тебя, детка, перестань молоть чепуху. Ты знаешь, я не выношу этого.
Она вздохнула и воткнула вилку в картошку.
— Хорошо. Больше не буду. Но расскажи мне о леди, Ролли, то есть Роланд! Она такая хорошенькая, такая элегантная. Но как гордо она с тобой разговаривала!
Губы Роланда скривились. Жонкиль — элегантная, гордая... Это действительно была не та Жонкиль, которую он встретил на балу у Поллингтонов. Как время изменило их... всех их!
— Поппи, — сказал он. — Ты помнишь, я рассказывал о девушке, на которой я женился, и как низко я поступил с ней?
— Да.
— Ну вот, эта леди, с которой я только что разговаривал — моя жена.
Поппи вытаращила на него глаза.
— Это она?
— Да.
— О, Боже! Значит, она сумасшедшая. Я всегда говорила, что девушка, которая вышла за тебя замуж и не хочет жить с тобой, просто буйнопомешанная.
— Нет, Поппи, я же рассказывал тебе, как нечестно я поступил, какую отвратительную штуку я сыграл с ней. Я во всем виноват.
— Может быть, и так. Но ты же сожалеешь об этом и хочешь, чтобы она простила тебя. Она, должно быть, не в своем уме, раз не прощает тебя.
Роланд усмехнулся.
— Да, боюсь, она не простит меня.
— Боже ты мой! — сказала Поппи страстным полушепотом. — Будь я на ее месте, я бы простила тебе все.
Его глаза смягчились.
— Ты глупый ребенок, — сказал он. — Ты не должна растрачивать свою любовь на меня. Я говорил тебе это много раз.
— Почему это тебя беспокоит? Я совсем не жду, что ты влюбишься в меня. Но я обожаю тебя и буду обожать.
Роланд немного покраснел.
— Пожалуйста, не надо, — сказал он. — Ты ставишь меня в неловкое положение, Поппи.
— Тебе нечего стыдиться, — сказала она. — Ты для меня, как святой, никогда ничего не домогался, никогда ничего не требовал. Не то, что другие парни.
— Мужчины — животные, эгоистичные животные, Поппи.
— Но не ты! — возразила она с жаром. — Ты не такой, ты Роланд.
Роланд не знал, что сказать. Он был тронут непринужденностью ее признания, но чувствовал себя неловко. Несмотря на обширный опыт общения с женщинами, он никогда прежде не встречал ни одной, которая была бы так трогательно смиренна, так обожала бы его, как Поппи Хендерсон. Это нисколько не радовало его. Большинство мужчин чувствовали бы себя польщенными и воспользовались бы ее любовью. Но Роланд был достаточно порядочен; кроме того, любовь Поппи никоим образом не могла заглушить его страстного стремления к Жонкиль, надежды на прощение, желания быть с ней, около нее, раскаяния за то, что произошло.
Жонкиль изменилась. Сегодня это была выдержанная, довольно циничная, умудренная жизнью девушка. Но все равно это та Жонкиль, которую он полюбил впервые в жизни. Однако теперь ее можно было не только обожать, но и уважать. Он увидит ее сегодня в шесть. Она, конечно, сдержит обещание. Но что можно сказать или сделать, чтобы заставить ее поверить в искренность его раскаяния, заставить ее простить его? Он был в отчаянии.
Ему было жаль и Поппи, которая страдала сейчас от безнадежной любви к нему. Он делал все возможное, чтобы дать ей понять бесперспективность ее чувства к нему. Но она так все затрудняла, была так настойчива в выражении своей любви, так трогательно подобострастна... Он не жалел, что принял в ней участие, спас ее от многих невзгод и страданий. Но все же жаль, что она любит его так трогательно и безнадежно.
Он познакомился с ней, когда начал работать в компании «Спидо» и поселился в респектабельном, но довольно скромном доме, где сдавались меблированные комнаты. Он продавал не очень много машин и получал не очень много денег. Ему приходилось экономить на всем. Он хотел скопить денег для Жонкиль, хотел завоевать положение в обществе ради нее.
Поппи Хендерсон занимала комнату в том же подъезде, и он несколько раз встречал ее на лестнице, когда шел на работу или возвращался вечером домой. Она была продавщицей в небольшом магазине тканей недалеко от дома; получала мало, недоедала, была одинока в этом мире и вела, как казалось Роланду, собачью жизнь. Она была довольно хорошенькая, но очень усталая и измученная. Очень густые светлые волосы, коротко подстриженные и немного вьющиеся, делали ее лицо птичьим и незначительным. Но спасали ее пара действительно красивых глаз, темно-карих, прекрасно контрастирующих с бледно-желтым оттенком ее волос, и хорошо очерченный рот. В целом ее портил нездоровый цвет лица и худоба тела: казалось, что она больна или вот-вот заболеет.