Я погружаю обе руки в шоколадное пирожное под моими ногами. Сначала я только облизываю глазурь, вспоминая да боли сладкий вкус. Затем зачерпываю пригоршню пирожных и разом запихиваю их в рот. Пирожные забивают мне ноздри, залепляют глаза и стекают по лицу как будто мне сделали слёзы-буккаке.
Глазурь такая густая что я задыхаюсь. Я падаю на спину. Не могу дышать. Хлопаю ладонями по щекам и полупережёванные массы вылезают у меня из-зо рта. А затем под действием силы притяжения падают мне на лицо. Я перестаю кашлять и сажусь. Надо будет быть по осторожней с поеданием пирожных.
Я перемазанное глазурью чудовище направляюсь к холму. Теперь, когда распорядок дня изменён, а процессом руководит Белый Ангел я уже не знаю, как долго продлится рабочий день. Нужно спешить. Сейчас не время медлить. Я понимаю из чего сделан Холм. Вкус пирожных во рту внезапно меняется на горький. Я вытираю руки о штаны и перешагиваю через трупы разлагающихся детей.
Глава 12
Я стою на вершине холма и смотрю по сторонам. Отсюда подземные пещеры кажутся очень яркими. Стены сделаны из шоколадных пирожных, они такие же мягкие и ненадёжные, как и пол. Я вспоминаю об Отто и сажусь, надеюсь, что с ним всё хорошо.
Нам уже повезло однажды вернутся из хирургического корпуса. Если ему удастся выжить и во второй раз эта будет не сказанная удача.
Я вспоминаю дни проведенные в Детляндии где все были свободны и счастливы. Дети постарше вроде нас с Отто вели уроки в школах, но этим вся власть и ограничивалась. После уроков мы играли на ровне с нашими учениками, все хорошо ладили между собой. Никто никого не обижал, мы готовили еду на кострах, курили одуванчики, играли с леммингами и другими зверьками. Перекусывали фруктами и ягодами в зависимости от времени года. Больше всего я любил клубнику. Я пытаюсь вспомнить, когда я впервые увидел Жопа-гоблинов, но не могу.
Мы жили в детском городе, но вдруг оказались заключёнными в лагеря. Хотя этого не могло произойти в мгновенно ока. Они массово похищали детей прямо из наших домов, когда об этом стало известно никто не захотел покидать свои убежища.
Солнце садилось.
Я помню, как однажды, уже после того, как начались похищения, долго не ложился спать, потому что хотел посмотреть на похитителей. В ту самую ночь Жопа-гоблины пришли за нами.
Два провонявших скунсом Жопа-гоблина трахали нас в задницы по очереди и кончали на лица при этом они велели не реветь. Они посадили нас в вагон, забитый оттраханными детьми.
В темноте я кричал.
- Кто вы?! Зачем вы трахнули меня в задницу!
- Это Жопа-гоблины, - Ответил кто-то, - Они живут в месте под названием Освенцим и любят трахать в задницы мертвых детей...
Когда поезд прибыл в Освенцим и его двери распахнулись мы с Отто вышли наружу. Солнце уже стояло высоко, зеленоватые солнечные лучи коснулись нашей кожи. Но от этого стало только холоднее. Повалил снег.
В Освенциме есть одно не гласное правило. Никогда не разговаривать о Детляндии. На сколько я знаю никто не запрещал нам это, но мы предпочитаем молчать, это помогает нам справится с ужасом. Ужас затуманивает память, но иногда что-то всё же поднимается из глубин темноты.
Я лижу на вершине холма, положив щёку на ладонь мёртвой девочки и смотрю в её мертвые глаза и спрашиваю её, что они хотят с нами сделать? Я раньше задавался этим вопросом, но теперь я знаю ответ.
Я прикасаюсь к губам девочки они застыли в обнадёживающей улыбки. В Детляндии дети всегда умирали с улыбкой на губах. Я сажусь и стряхиваю с себя гниль. Наверное, я мог бы сбежать, лучшего шанса у меня наверняка уже не будет. Я могу сделать в шоколадных пирожных подкоп и выбраться из Освенцима.
Если мне не удастся сбежать сейчас, то я в месте с Отто снова окажусь под скальпелем. Мой брат, который до недавнего времени всегда был рядом и Френни, наши с ней разговоры значили для меня очень много.
Когда со мной не разговаривал никто даже Отто, только эти двое поддерживали во мне волю к жизни. Если я брошу их здесь, я потеряю часть себя. Я бы этого никогда не сделал, но все же я должен.
Квак! Квак! Квак!
Со всех сторон холм окружили туалетные жабы. Они скакали на верх.
Я развернулся в поисках спуска с холма, но они преградили все тропинки, они прыгают все ближе и ближе вытягивая свои фекальные языки, приглашая меня на смертельную вечеринку на своем жабьем наречие.
Жабы превращаются в единую жидкую массу. Теперь вершина холма уже не кажется такой высокой я хватаюсь за мошонку и велосипед и думаю: А так ли больно умирать? Я имею в виду сам процесс.
Когда жабы достигают вершины холма я испытываю жгучую боль в мошонки. Под их громогласное кваканья внутри меня растёт велосипед, повторяя все действия в обратном направлении я держу его руками пока мешочек из плоти не лопается. Скрепя зубами от боли я сажусь на велосипед и как сумасшедший жму на педали. Я направляюсь к петлям, потому что они мне кажутся единственной возможностью выйти отсюда живым.
Мы с жабами вот, вот столкнёмся в лоб, лоб я тяну за руль и переднее колесо приподымается над землёй, чтобы не упасть я наклоняюсь и опускаю голову. Языки туалетных жаб пролетают у меня над головой из-за выброса адреналина я не понимаю, как одолел оставшуюся часть обратной дороги.
Глава 13
Когда я выхожу из подземного лабиринта дверь ведущая на велосипедную фабрику ещё заперта. Я поворачиваю ручку свастику и толкаю дверь. Уверен, что она не подастся, но прежде, чем я успеваю повернутся, за моей спиной раздается гудок Жопа-гоблина: Tуууу!!!
- Что ты здесь делаешь пидорас?
- Ничего.
- Ничего говоришь, пидорас? - Гоблин ковыляет ко мне стряхивая со своего члена сперму в виде свастики.
- Меня направили работать на велосипедную фабрику.
Гоблин показывает за дверь за моей спиной и гудит ещё раз: Туууу!!!
- Пиздежь! Пиздёжь! Пиздёжь! В твоём направление сказано, что ты пришел через эту дверь.
Я отрицательно мотаю головой. На столе возле поста надзирателя лежит пистолет. Гоблин его не видит, и как я его не заметил раньше? Пистолеты здесь редкость. Я чуть не забыл о их существовании.
- Ты эксперимент 999? - Спрашивает Жопа-гоблин.
Я киваю и делаю шаг к столу. Кладу руки на стол, пытаюсь это сделать более непринуждённо насколько позволяют это мне мои нервы. Жопа-гоблин кричит не двигаться, я хватаю пистолет и стреляю
Бах!
Мимо.
Стреляю ещё.
Бах!
Мимо.
Закрываю глаза и продолжаю стрелять бах, бах, бах пистолет щелкает. Жопа-гоблин, стоящий в двух метров от меня, переходит в режим СС я прячусь к двери поднимая руки и растопыриваю когти будто бы если гоблин увидит, что я супер-мутант он сохранит мне жизнь.
Он бьёт меня по лбу членом, я увариваюсь, он замахивается ещё раз, я уклоняюсь весело влево, но его когти цепляют мою грудную клетку. Я сворачиваюсь в комок и прижимаю голову к коленям он бьёт меня ногой по лицу. Я сворачиваюсь ещё сильней. Дверь в игрушечный сектор распахивается заходит Белый Ангел.
- Что здесь происходит? - Спрашивает он.
- Заключённый зашёл в запретный отсек, - Говорит Сучий Смерто-убиватель и снова пинает меня.
Белый Ангел летит через всю комнату и бьёт гоблина в челюсть. На пол сыплются зубы, он толкает гоблина на пол и тот падает на колени.
- Не смей вмешиваться в мои эксперименты! - Говорит Белый Ангел, - Это последние предупреждение!
Сучий Смерто-убиватель отпускает голову.
- Пойдем, калека, - Произносит Белый Ангел. Он хватает меня за локти, поднимает на ноги и говорит: - Тебе ждёт наука.