Начальник станции носков не вязал — он разгадывал кроссворд.
— Река на Кавказе, четыре буквы, — произнёс он, подняв глаза на вошедших.
— Кура, — ответил Федя, — мы с киностудии.
— Подходит, — сказал начальник станции. — Так, по вертикали. Путь в восточных религиях?
— Дао, — брякнул Сталкер. Федя зыркнул на него взглядом, красноречиво говорящим: «Идиот!».
— «По путям не ходить», — заявил он, приближаясь к начальническому столу. — Такой плакат у вас висит?
— Ну, висит, — согласился начальник. — А вам какое дело?
— Висит, но ведь всё равно ходят? — продолжал Федя.
— Ну, ходют, — сказал начальник станции. — А что тут поделаешь?
— Просвещать надо! — рявкнул опомнившийся Сталкер. — Средствами кинематографа!
И зачем-то добавил ставшую анекдотической цитату:
— Из всех искусств для нас важнейшим является кино!
Зыркать на Сталкера Феде было некогда — он размахивал перед носом начальника бумагой.
— Плакат висит — а всё равно по путям ходят! Отсюда — несчастные случаи. С человеческими жертвами! Люди гибнут!
— Да какое там гибнут! — запротестовал начальник.
— Вот прошлой зимой наш обходчик ходил, ходил — пьяный…
— И — что? — загремел Федя.
— Что, что! Заснул в сугробе, ноги отморозил.
— Вот видите! Нарушение техники безопасности, пьянство на рабочем месте! Безобразие!
— А я что сделаю? — начальник втянул голову в плечи. — Пьют, сволочи, пьют! Вы-то кто? Откуда?
— Кино мы снимать приехали! Про технику безопасности, по заказу железной дороги!
Начальник облегченно вздохнул.
— Вот и снимайте. Только скажите, что за «путь в восточных религиях»?
— Дао! — крикнул Сталкер, вываливаясь из кабинета. — «Дэ», «а», «о»!
— Город в Норвегии! Тоже четыре буквы! — закричал вслед начальник.
— Осёл! — ответил Федя. — Уходим!
Эпизод встречи героини с «генератором зла» отсняли с первого же дубля, с «полтычка», без сучка, без задоринки. Бомж, бабульки и беременная кошка сыграли свои роли как нельзя лучше. Вот только дедок-гармонист, которого Феде зачем-то приспичило снять крупным планом, осклабился улыбочкой побывавшего в лапах стоматологов вампира и — явно насмотревшись импортных боевиков! — показал камере «фак». Затем он растянул свою гармошку, издавшую дребезжащий вой, вызывающий совсем уж стоматологические ассоциации.
— Федя, ты звук писал? — спросил Сталкер.
— Ага, — сказал Федя. — Эта его гармошка — просто класс! Для триллера — самое то! Поснимай ещё планчиков, да пойдём ратовать за технику безопасности.
Ратовать за технику безопасности решили не на перроне, а чуть подальше — там, где паутина железнодорожных путей напоминала стаю обезумевших прямых Лобачевского, наконец-то сошедшихся и вконец перепутавшихся в пресловутой точке на окраине бесконечности.
— Три дубля, не больше, — объявил Федя, прутиком проводя по грязи черту. — Обязаны уложиться. Ника, бежишь вон от той платформы и падаешь перед чертой. Да ничего — заедем в общагу, в душевой отмоешься. Сталкер, как только она падает — крупный план на лицо.
— А я-то когда? — спросил Студент.
— Даю отмашку — и пошёл! Добегаешь до Ники, валишься на неё и начинаешь стягивать с неё штаны.
— Что, прямо здесь? В грязи? — Студент скривился.
— Здесь, в грязи! Ты же маньяк, ты хочешь её изнасиловать, тебе плевать где — хоть в грязи, хоть на перине. Володька, готов? Ника, давай!
Ника прошла великолепно — совершенно натурально, как подкошенная, без малейшей тени брезгливости шлёпнулась в грязь, приподнялась на локтях, упала снова.
«Вот молодец! Не зря я в неё поверил!»
— Федя, есть! — крикнул Сталкер. — С одного дубля сняли! Запускай Студента!
От видоискателя камеры его оторвал сдвоенный вопль — неразборчивый Федин мат и пронзительное «а-а!».