- Более того, я обречен, а значит – свят вдвойне. Самый святой, самый правильный, самый добрый – это слабый и обреченный. Муравей на рельсе перед надвигающимся поездом, нищий перед толпой с палками и факелами, мотылек, преследуемый мальчишкой с зажигалкой – все они обречены и слабы, и тем святы. Именно к ним и только к ним может прийти Ангел Силы Слабых. Тот ангел, что останавливает поезд, разгоняет толпу, тушит зажигалку. Но чтобы он явился, ты должна быть по-настоящему обречена, ты должна потерять всю надежду, до последней капельки и быть беспомощной, подобно младенцу. Тогда он явится, тогда он обязательно явится. И он должен явиться ко мне.
Она перестает снимать с меня кожу и смеется.
- Знаешь, я пытаю людей уже пять лет. Среди них были личности куда более убогие, чем ты. Но ни один из этих слабых и безнадежных не спасся. Всех их через некоторое время расстреливали – она возвращается к моим пальцам.
- Это потому, что они не верили. Потому, что надеялись до конца на чудо. На помилование, на разгром Псов, на быструю смерть от сердечного приступа. Я не надеюсь ни на что. Я вижу перед собой полстолетия боли и пыток, кончающиеся моей смертью от дряхлости на руках у Сангвиниуса.
- При нем ты говорил другое.
- Я говорил, что не доставлю ему удовольствия. Я не доставлю ему удовольствия видеть меня сломленным, но это не уменьшит мою боль. Я буду держаться до последнего, но каждый мой нерв горит, каждая моя клеточка просит пощады.
- Не очень, раз ты не визжишь от боли, а болтаешь.
- В стандартную программу подготовки репортеров MFDM входят тренинги по преодолению боли, так что все нормально, успокойся. Если тебя это порадует, то мне не было так больно с тех пор, как я подхватил триппер в пятнадцать лет.
Она довольно улыбается и переходит к моей второй руке. Полдела сделано, контакт установлен.
После сеанса в пыточной камере меня грузят на носилки и относят в медицинский кабинет. Там утренние доктора оперативно сращивают мне кости, восстанавливают кожный покров, вкалывают препараты, развивающие чувствительность нервной системы. Снова обретя способность двигаться, я под конвоем направляюсь на ужин. Подают грейпфрутовый сок, крепкий черный чай, салат «Цезарь», бифштекс с кровью и жареным картофелем, пирожное-безе. Плотно откушав, я возвращаюсь в свою камеру и погружаюсь в чтение выпадов Набокова против Достоевского. Мои тюремщики прекрасно знают, что к постоянной боли можно приспособиться, а вот к смене бифштексов на пыточные клещи привыкнуть нельзя. Прочитав страницу, я откладываю в сторону книгу, зарываюсь в подушку и засыпаю тревожным, полным кошмаров сном.
Глава десятая.
В пытках и разговорах проходят две недели. Я привыкаю выводить боль через слово и с каждым днем дискутирую с Маллеус на все более острые темы. В начале третьей недели Маллеус медленно сжигает кислотой кожу на моих ладонях, я же привычно корчусь и пытаюсь ее уязвить:
- Кстати, вы все неправы. Вся ваша Республика неправа до последнего кирпича в стене сортира.
- Почему?
- Вы исповедуете ненависть. Вы вбили себе в головы постулат про апостолов ненависти и пытаетесь en masse стать святыми злобы. Вы не понимаете, что ненависть – это черное, ядовитое, разъедающее чувство. Если ты что-то ненавидишь, ты признаешься сама себе, что жизнь твоя подпорчена ядом, что она неполноценна, что какая-то херня мешает тебе жить, крадет твои солнечные лучики, пьет твою воду, ест твою траву. Ты водружаешь себе на лоб огромную мигающую вывеску «Я - НЕПОЛНОЦЕННОСТЬ! У МЕНЯ КРАДУТ МОЮ ЖИЗНЬ!» и отправляешься в поход против всего мира. Кого ты ненавидишь, Маллеус? Ты ненавидишь негров, китайцев, арабов, евреев и всех иных людей, отличных от белых европеоидов. Но ты же прекрасно понимаешь, что даже если вся Республика выпрыгнет из штанов, она не вычистит от инородцев вселенную – не хватит ресурсов, оружия, людей. А даже если случится чудо и вы аннигилируете свои объекты ненависти, то что дальше? Неужели ты думаешь, что после смерти последнего негра Верховный Главнокомандующий скажет «Всем спасибо, все свободны!» и отправит вас пастись на травку у реки? Нет. Власть, основанная на злобе, не может породить ничего, кроме злобы. Или ты забыла про «все блага мира, не стоящие слезинки ребенка»? Что из подлости и злобы нельзя слепить добрую вещь? После смерти последнего негра моментально поднимут стандарты расовой чистоты и кинутся ловить очередных неполноценных. Переловив, придумают список «неарийских» книг и кинутся их сжигать вместе с владельцами. Перебив всех книжников, объявят нелояльными носящих белые носки. И так далее, и тому подобное, что угодно, лишь бы маховик ненависти крутился, лишь бы массы сплачивались против нового врага, лишь бы люди боялись и требовали «сильную руку», которая их защитит. Защитит и укажет на новую угрозу. И вечный бой, покой нам только снится.