Но немудрено также, что лишь самого короткого знакомства его с гениальной женщиной было достаточно для того, чтобы очаровать его. И в нем, под его изысканной наружностью, и в ней, под ее почти «богемской» внешностью, чувствовалась прежде всего гениальная художественная душа.
Шопен мог это лучше увидеть и почувствовать, чем кто-либо из окружающих Жорж Санд в те годы. Он только что испытал, как самая изящная, приличная внешность, благородное дружеское обращение и мягкость манер вяжутся с аристократическими предрассудками, черствостью или вялой покорностью судьбе и воле вельможной родни. Водзинский, друг его, постарался, тем не менее, прервать начинавшуюся любовь своей сестры Марии к не титулованному, не богатому и скромному музыканту, да и сама Мария Водзинская (о которой вздыхал и Словацкий), несмотря на все свои клятвы и нежные чувства, покорилась воле родителей и, любя Шопена, вышла замуж за графа Скарбека. И как ни был Шопен непохож на Листа, с его гневным негодованием против аристократических предрассудков, лишивших и его любимой девушки,[34] как он ни склонен был преклоняться перед освещенными веками кастовыми предрассудками, а все-таки, верно, и в его душе болезненно ныла и горела рана, нанесенная ему этими бездушными людьми. Идущая к нему навстречу симпатия великой, горячей, свободной, готовой полюбить его души должна была сразу отогреть, осветить, зажечь неугасимым огнем его не встретившее до сих пор истинной любви и понимания сердце.[35]
Ко всему этому надо прибавить глубокую и настоящую музыкальность Жорж Санд, о которой мы вскользь уже говорили в главе о Листе, но на которой теперь остановимся несколько дольше, тем более, что совершенно расходимся в этом пункте с Никсом, доводы и доказательства которого, кажется, неосновательны, как сейчас увидит читатель.
Мы уже приводили, когда говорили о фантастической сказке «Контрабандист», написанной Жорж Санд на музыкальную фантазию Листа, слова биографа Листа, – г-жи Лины Раманн, говорящей, что, мол, «удивительно, как при своей глубокой музыкальности Жорж Санд не вдохновила Листа в этом отношении», т. е. что он не написал ничего на ее произведения.[36]
Мы тогда же сказали, что это мнение очень ценно для нас, ибо является признанием «глубокой музыкальности» Жорж Санд со стороны Листа, мнение которого Лина Раманн, разумеется, только повторяет. Между тем, Никс эту музыкальность совершенно отвергает. Так, он говорит следующее: «От Листа я узнал, что она была не музыкантша, но проявляла вкус и могла судить». Под словом же «не музыкантша» он, без сомнения, подразумевал, что у нее не было привычки проявлять свои музыкальные способности, или же что она их не развила в достойной упоминания мере. «По моему мнению, она сама слишком много придает значения своим музыкальным способностям, занятиям и познаниям. По крайней мере, ее писания доказывают, что как бы ни были велики ее дарования, вкус ее все-таки не определен, а познания ее весьма скудны».
Нам кажется, что Никс сам себя своими словами отчасти опровергает, ибо сам указывает, что «немузыкальность» относится только к тому факту, что Жорж Санд-де не была музыкально «активна», т. е. не играла на фортепьяно и пр. Но даже и это не вполне верно, ибо, не отличаясь никогда виртуозным талантом, она обладала и слухом, и памятью, и даже некоторой беглостью, позволявшей ей до глубокой старости играть разные слышанные ею беррийские и испанские национальные песни и танцы, отрывки из опер и т. д. (особенно из любимого ею Дон Жуана). Мы знаем также, что в юности она много играла в 4 руки, довольно много пела и одна из первых во Франции оценила талант Берлиоза, тогда совершенно малоизвестного, но романсы которого она и сама пела, и аккомпанировала разным своим друзьям.[37] В молодости она пела и разные итальянские арии и романсы.[38]
Но и оставив в стороне эту внешнюю, мелкую сторону ее музыкальности, скажем тотчас, что все то, что Никс говорит про ее «музыкальное понимание» (вступая, таким образом, в спор с Листом, который должен был, кажется, кое-что понимать в этой области!), довольно-таки неосновательно. Так, к вышеприведенным строкам Никс делает следующую выноску:
35
Если прочесть со вниманием то, что г. Гёзик рассказывает в первом томе своей превосходной биографии Шопена об отношении Шопена к его первой любви, певице Констанции Гладковской, то станет слишком ясно, что Шопен-то любил ее со всем самозабвением девственного сердца, тогда как хорошенькая певица Варшавской оперы часто давала поводы к ревности и страданиям.
36
Мы уже упоминали о намерении Листа написать оперу на сюжет «Консуэло», которое, однако, не было приведено в исполнение (см. наш I т., стр. 554). Из неизданных писем Полины Виардо к Жорж Санд явствует, что и Мейербер восхитился тем же сюжетом и хотел написать оперу, действие которой должно было происходить в Богемии, т. е. он хотел взять сюжетом ту часть приключений Консуэло, которая имеет местом действия Замок Гигантов в Рудольштадте.
37
Так, например, она пишет в своем дневнике «Путешествие в Овернь и в Пиренеи»: «Хотят, чтобы сегодня вечером я пела «Ebben, per mia memoria»... Ebbene, мне несносно петь! Разве я умею петь?» и т. д.