Но Жорж Санд либо не видела этих недостатков, либо прощала их во имя других редких и великих черт Леру. Особенно она ценила в нем, нам кажется, его горячую веру в прогресс, доходившую до пророческой экзальтации,[20] какую-то детскую, трогательную чистоту души, детскую же наивность, доходившую до ребяческой эгоистичности, и житейскую беспомощность наряду с грандиозными стремлениями пересоздать мир.
Но спешим сказать, что Леру никогда не играл в личной жизни Жорж Санд роль Мишеля. Правда, он тоже не избег участи, общей всем приближавшимся к этой необыкновенной женщине, и настолько было подпал ее очарованию, что, наконец, между ними произошло решительное объяснение, причем Жорж Санд благоразумно посоветовала ему не выходить из роли друга, а Леру покорился этому и даже поспешил самым витиевато-философским и туманным языком превознести Жорж Санд за то, что, в сущности, надо назвать уроком или наставлением с ее стороны. Вот письмо Леру в ответ на этот урок:
«Я получил Ваши два письма и жду третьего. Это Вы оракул. Вы не только моя полярная звезда; из нас двух оракул – это Вы. Я лишь вопрошаю богов. Вы отвечаете.
Ваше вдохновение было тем, чем оно должно было быть. Я признаю это теперь, после того, что день и ночь боролся, пока понял это. Я сбился с пути с самого начала и чуть не запутал Вас, но Вы не дали сбить себя с пути и не дали мне заблудиться.
Любовь хороша, свята, истинна, лишь когда она дает и сохраняет за человеком единство его существа. Если бы Вы меня послушались, существо в нас было бы раздроблено, разъединено, – это несомненно по отношению к Вам и ко мне также.
Ибо я с тех пор размышлял о своей жизни, и я понимаю теперь мою жизнь посредством Вашей. Вы заставили меня самому себе исповедаться, и это мне осветило и объяснило очень многое. Я не святой, как Вы говорите, но я верю, что, благодаря Вам, я вернулся к святости и снова овладею единством моего существа. Будьте уверены, – Вы меня спасли, потому что мы спасемся.
Я не могу передать Вам, сколько я передумал, перечувствовал и перестрадал за эти 3-4 дня. Но я еще раз хочу сказать Вам, что Вы не только жизнь для меня, но что Ваши изречения – прорицания для меня, ибо мое сердце признает их.
Мученье – жить вдали от Вас, но я повторяю эти стихи Данта:
Per correr miglior acqua alza le vele
Omai la navicella del mio ingegno,
Che lascia dietro a se mar si crudele.
Пожалейте, я умоляю Вас, пожалейте же меня, ибо это горе моей прошлой жизни было очень жестоко.
Я писал это в ожидании 3-го письма – моей манны небесной. Почтальон принес мне газеты, а письма нет. О, не бойтесь, что я стану жаловаться. Сколько благословений я должен Вам за два первые...
О, добрая, добрая, добрая! Какая Вы добрая и как Ваша дружба благодетельна! Нет слова, которое не проникло бы до глубины моей души, нет фразы, которую я мысленно не повторил бы сто раз и не обдумывал бы день и ночь.
О, нет, пусть собаки не следуют за Вами по следам крови. Ваши страдания священны. Надо жить и победить. Царица, Царица, Царица!
Что касается меня, несчастного, я ненавижу лишь заключительные слова Вашего письма, хотя я их целую и восторгаюсь, ибо они все-таки лучше, чем вовсе ничего, и значит, я обожаю их.
«Ваша сердцем и умом», говорите Вы. Мне бы лучше нравилось просто «Ваша», самым неопределенным образом. Эти разграничения, как я Вам уже говорил, ложны; эти три разграничения: чувство, разум, действие. Истинно лишь существо, и существо в себе содержит эти три вида, и всегда оно их имеет в дружбе, как и в любви. Только эти три вида существа различны в дружбе и в любви.
Что же значит Ваше прощальное слово? Увы, я знаю! Для меня лучше было бы неопределенное «Ваша», «Ваша, может быть», «Ваша чуть-чуть», «Ваша в этой жизни или в будущей»...
Я Вам говорю изо всех сил души.
Ваш».
Этот маленький инцидент не испортил ничуть начинавшейся дружбы, и мало-помалу Леру сделался поверенным Жорж Санд во всех самых сложных вопросах ее жизни,[21] близким человеком в ее доме и доме ее тогдашних приятельниц – госпожи Марлиани и госпожи д’Агу, другом юного Мориса и Шопена,[22] сотрудником и многолетним товарищем Жорж Санд в ее литературных делах и начинаниях. Мало того, мы говорили уже,[23] что видя его тяжелое материальное положение, Жорж Санд в 1838 г. помышляла было даже воспитывать и усыновить его детей.
20
В Леру была какая-то странная магнетическая сила, проявлявшаяся иногда чрезвычайно экстраординарным образом. Так, например, некоторые ученики его, – даже медики, склонные к скептицизму, утверждали, что во время молитвы он поднимался на 25-30 см над полом, и что в это время кругом головы его видно было слабое сияние. Открытый в наши дни радий, радиоактивность тел и доказательство самосвечения в темноте человеческого тела, особенно в момент напряженной нервной деятельности, быть может, позволяет этому рассказу и не показаться лишенным вероятности и правдоподобия.
22
Леру в своих письмах постоянно называет его «наш друг Шопен» и посылает ему поклоны и даже поцелуи. В одном письме он говорит: «я целую Шопена», в другом: «я жму руку Шопена со всем жаром моей старой дружбы к нему».