— Смотри, смотри, — прошептал тот, — как ни старайся, ничего не увидишь, а я вот вижу все.
Жильбер ошибался: Андреа увидела развевающееся платье, на манер тюрбана обмотанное вокруг головы молодого человека, и показала Николь пальцем на это странное зрелище. Та, прервав свое сложное занятие, ткнула в сторону окошка гребнем, похоже, спрашивая госпожу, туда ли та показывает.
Жильбер с таким интересом наблюдал за этим обменом знаками, что не заметил еще одного человека, присутствовавшего при молчаливой сцене. Чья-то рука резко сдернула у него со лба платье Терезы, и, обернувшись, он с изумлением увидел Руссо.
— Какого черта вы здесь делаете, сударь? — сердито нахмурившись и пристально рассматривая платье своей жены, вскричал философ.
Жильбер попробовал отвлечь внимание Руссо от окошка.
— Ничего, сударь, совершенно ничего.
— Ничего? Так почему же вы прячетесь под этим платьем?
— Слишком яркое солнце.
— Вы спали, а солнце, едва поднявшись, уже стало для вас слишком ярким! Ну и нежные же у вас глаза, молодой человек!
Жильбер пробормотал несколько слов, но, почувствовав, что попался на крючок, закрыл лицо руками.
— Вы солгали и испугались, значит, поступили дурно, — заключил Руссо.
После этого железного логического построения, огорчившего Жильбера, Руссо встал прямо перед окном. Побуждаемый вполне понятным чувством — объяснять его нет необходимости, — Жильбер, только что дрожавший при мысли, что его могут заметить, бросился вслед за Руссо к окну.
— Ага, во флигеле кто-то поселился, — проговорил тот тоном, от которого у Жильбера кровь застыла в жилах. Он не проронил ни слова, а подозрительный философ продолжал: — И эти люди знают мой дом, потому что показывают на него друг другу.
Жильбер, сообразив, что подошел к окну слишком близко, отступил назад. От Руссо не укрылись ни это движение, ни причина, его вызвавшая: он понял, что молодой человек смертельно боится быть замеченным.
— Нет-нет, мой юный друг, — сказал он, схватив молодого человека за руку, — похоже, там внизу что-то затевается, — они показывают на вашу мансарду. Станьте-ка здесь, прошу вас.
И он поставил его перед окном на самом виду.
— Нет, сударь, умоляю вас! — пытаясь вырваться, воскликнул Жильбер.
Для сильного и ловкого Жильбера вырваться не составило бы никакого труда, однако для этого ему пришлось бы вступить в борьбу со своим божеством; из уважения он подчинился.
— Вы знаете этих женщин, и они вас тоже знают? — спросил Руссо.
— Нет, сударь, нет.
— Но если вы их не знаете и они вас тоже, то почему вы не хотите им показаться?
— Господин Руссо, у вас ведь тоже бывают секреты, не правда ли? Так имейте же снисходительность!
— Предатель! Знаю я, что у тебя за секреты! — вскричал Руссо. — Тебя подослали всякие там Гриммы[141] и Гольбахи[142], чтобы ты, надев на себя личину, снискал мое расположение! Ты поселился здесь, чтобы предать меня. Ах, я трижды дурак, глупый любитель природы! Хотел помочь одному из себе подобных, а привел в дом шпиона!
— Шпиона? — переспросил возмущенный Жильбер.
— Интересно, когда ты продашь меня, Иуда? — воскликнул Руссо, закутываясь в платье Терезы, которое он машинально все еще держал в руках; он полагал, что выглядит в своем горе величественно, хотя на самом деле был просто смешон.
— Сударь, вы клевещете на меня, — возразил Жильбер.
— Клевещу, змееныш? — закричал Руссо. — Я же застал тебя за тем, как ты с помощью знаков переговаривался с моими врагами, быть может, передавал им сюжет моего последнего сочинения!
— Сударь, явись я сюда для того, чтобы выведать секреты ваших трудов, я скорее переписал бы ваши рукописи, что лежат у вас на столе, чем стал бы знаками рассказывать их содержание.
Это было правдой; Руссо почувствовал, что сморозил одну из тех чудовищных глупостей, какие вырывались у него во время приступов охватывавшей его порой мании преследования.
— Сударь, мне вас жаль, но опыт сделал меня суровым, — проговорил он. — Жизнь моя текла среди обмана, меня все предавали, отвергали, продавали, терзали. Я, знаете ли, один из тех знаменитых горемык, которых государство ставит вне общества. В моем положении мне позволено проявлять подозрительность. А так как вы мне подозрительны, то вам придется покинуть мой дом.
Такого заключения Жильбер никак не ожидал. Его гонят! Он сжал кулаки, глаза его сверкнули так, что Руссо задрожал. Однако взгляд юноши тут же погас. Жильбер рассудил, что, уйдя отсюда, он лишится счастья видеть Андреа в любой час дня и потеряет дружбу Руссо; это было и горе, и позор одновременно. Решив спуститься с высоты своей невероятной гордыни, он стиснул руки и сказал:
141
Гримм, Фредерик Мелькиор (1723–1807) — знаменитый французский критик и литератор, одно время входивший в кружок Ж. Ж. Руссо.