— Посмотрите в коридорах и во дворе монастыря, нет ли там его высокопреосвященства?
— Не вижу.
— Посмотрите, стоит ли у ворот его карета?
— Ее там нет.
— Следуйте дорогой, которой мы ехали.
— Следую.
— Видите ли вы кареты?
— Да, и много.
— Узнаете ли вы среди них карету кардинала?
— Нет.
— Двигайтесь в сторону Парижа.
— Двигаюсь.
— Дальше.
— Двигаюсь.
— Дальше.
— А, вот, я его вижу.
— Где?
— У заставы.
— Он остановился?
— Карета стоит. С запяток слезает лакей.
— Кардинал говорит с ним?
— Собирается.
— Послушайте, Лоренца, мне важно знать, о чем он будет говорить с этим человеком.
— Вы не приказали вовремя, чтобы я слушала. Хотя постойте, камердинер что-то говорит кучеру.
— Что?
— Улица Сен-Клод на Болоте, через бульвар.
— Хорошо, Лоренца, благодарю.
Граф написал несколько слов на листе бумаги, завернул для тяжести в лист медную пластинку, дернул за шпур сонетки, нажал на кнопку, под которой открылось отверстие, и бросил туда записку, после чего отверстие сразу закрылось. Таким способом граф, находясь во внутренних покоях, сообщался с Фрицем. После этого он вернулся к Лоренце и повторил:
— Благодарю.
— Ты мною доволен? — спросила девушка.
— Да, милая Лоренца.
— Тогда я жду награды!
Бальзамо улыбнулся и прикоснулся губами к губам Лоренцы; та вся задрожала от этого сладостного прикосновения.
— О, Джузеппе, Джузеппе! Как я тебя люблю! — почти с болью выдохнула она и протянула руки, чтобы прижать Бальзамо к груди.
56. ДВОЙНОЕ БЫТИЕ. ВО СНЕ
Бальзамо проворно отпрянул, руки Лоренцы схватили воздух и крест-накрест упали ей на грудь.
— Лоренца, хочешь поговорить со своим другом?
— Да, разумеется, только говори со мною почаще — я так люблю твой голос.
— Лоренца, ты не раз мечтала о том, что была бы счастлива, если бы могла жить со мной, вдали от мира.
— Да, это было бы счастье.
— Так вот, я исполнил твое желание, Лоренца. В этой комнате никто до нас не доберется, никто нам не помешает, мы здесь одни, совершенно одни.
— Тем лучше.
— Скажи, тебе по душе эта комната?
— Прежде прикажи мне смотреть.
— Смотри!
— О, как здесь прекрасно!
— Так она тебе нравится? — мягко спросил граф.
— Да! Вот мои любимые цветы — ванильные гелиотропы, пурпурные розы, китайский жасмин. Благодарю, мой нежный Джузеппе, как ты добр!
— Я делаю все, что могу, чтобы тебе угодить, Лоренца.
— О, ты делаешь во сто раз больше, чем я заслуживаю.
— Значит, ты согласна?
— Да.
— И признаешь, что была гадкой?
— Гадкой? О да. Но ты меня простил, правда?
— Я прощу тебя, когда ты объяснишь мне свою тайну, против которой я борюсь с тех пор, как тебя узнал.
— Послушай, Бальзамо. Во мне живут две разные Лоренцы: одна из них тебя любит, другая ненавидит; точно так же у меня есть два противоположных бытия: одно, в котором я вкушаю все радости рая, и другое, в котором я испытываю все муки ада.
— И одно из них — сон, а другое — бодрствование, верно?
— Да.
— И ты любишь меня, когда спишь, и ненавидишь, когда бодрствуешь?
— Да.
— А почему так?
— Не знаю.
— Ты должна знать.
— Нет.
— Поищи, загляни в себя, испытай свое сердце.
— А… вот… теперь поняла.
— Говори.
— Когда Лоренца бодрствует, она — римлянка, дочь суеверной Италии; она считает науку за преступление, а любовь — за грех. Потому-то она и боится ученого Бальзамо, красавца Джузеппе. Исповедник сказал ей, что, любя тебя, она потеряет душу, и она бежит от тебя — всегда, беспрестанно, на край света.
— А когда Лоренца спит?
— Тогда совсем другое дело: она уже больше не римлянка, не суеверна, она — женщина. Тогда она видит насквозь и сердце и ум Бальзамо, видит, что этот гений мечтает о возвышенном. Тогда она понимает, насколько ничтожна по сравнению с ним. И ей хочется жить и умереть подле него, чтобы в будущем звучало тихо имя Лоренцы и громко — имя… Калиостро!
— Значит, я стану знаменит под этим именем?
— Да, под этим.
— Милая Лоренца, тебе нравится твое новое жилище?
— Оно богаче всего, что ты давал мне до сих пор, но люблю я тебя не за это.
— А за что?
— За то, что ты обещаешь жить со мною.
— Но ведь когда ты спишь, ты знаешь, как горячо, как страстно я тебя люблю?
Молодая женщина обхватила руками колени и, слабо улыбнувшись, ответила:
— Да, я вижу, вижу, но вместе с тем, — вздохнув, добавила она, — есть еще что-то, что ты любишь сильнее меня.