Впервые в жизни барон ощутил, что на правый глаз его набежала слеза, и, страшно пораженный собственной чувствительностью, позволил этой слезе скатиться по своей морщинистой щеке. Филипп протянул Бальзамо ту руку, которая у него действовала.
— Сударь, — сказал он, — вы знаете, где я живу, знаете мое имя. Пожалуйста, требуйте от нас все, что угодно, в благодарность за услугу, которую вы только что нам оказали.
— Я исполнил свой долг, сударь, — ответил Бальзамо. — Разве я не пользовался вашим гостеприимством?
И с поклоном он проследовал к фиакру, не отвечая на приглашение барона зайти в дом. Но, не пройдя и нескольких шагов, обернулся и произнес:
— Прошу прощения, я забыл дать вам адрес маркизы де Савиньи. Она живет в особняке на улице Сент-Оноре, неподалеку от монастыря фейянов. Говорю его вам на тот случай, если мадемуазель де Таверне сочтет необходимым сделать ей визит.
В объяснении этом, в точности подробностей, в полноте сведений выражалась деликатность, глубоко тронувшая Филиппа, и даже барона.
— Сударь, — объявил барон, — моя дочь обязана вам жизнью.
— Знаю, сударь, и я счастлив и горд этим, — ответил Бальзамо.
На сей раз Бальзамо, за которым следовал Комтуа, отказавшийся от предложенного ему Филиппом кошелька, сел в фиакр и уехал.
Почти в тот же самый миг, как будто отъезд Бальзамо привел девушку в чувство, Андреа открыла глаза.
И тем не менее еще несколько секунд она не приходила в себя, не могла произнести ни слова, взгляд ее был затуманен.
— Господи! Господи! — бормотал Филипп. — Неужто ты допустишь, чтобы она вернулась к нам только наполовину? Неужто она останется безумной?
Андреа, похоже, услышала эти слова и покачала головой. Но все равно она продолжала молчать, словно пребывая в состоянии некоего экстаза.
Она встала и протянула руку в направлении той улицы, куда свернул фиакр Бальзамо.
— Пошли, пошли, — сказал барон, — пора уже кончать со всем этим. Филипп, помоги сестре войти в дом.
Молодой человек подал Андреа здоровую руку. С другой стороны ее поддерживала Николь, и вот так Андреа вошла в дом и добралась до своего флигеля.
И только там к ней вернулась речь.
— Филипп! Отец! — промолвила она.
— Она узнала нас! — воскликнул Филипп.
— Разумеется, узнала. Но, ради Бога, что произошло?
С этими словами Андреа смежила веки, но на сей раз то был не обморок, но глубокий, спокойный сон.
Николь, оставшаяся при хозяйке, раздела ее и уложила в постель.
Войдя к себе, Филипп обнаружил врача, за которым сбегал предусмотрительный Ла Бри, как только улеглась тревога по поводу Андреа.
Врач осмотрел руку. Она оказалась не сломанной, а всего лишь вывихнутой. Надавив на плечевой сустав, доктор поправил ее.
Беспокоясь за сестру, Филипп проводил врача к ней в спальню.
Тот пощупал у нее пульс, прислушался к дыханию и улыбнулся.
— Ваша сестра спит спокойным безмятежным сном младенца, — сообщил он. — Пусть она спит, шевалье, ничего другого ей не нужно.
Что же касается барона, то он совершенно успокоившись насчет сына и дочери, уже давно заснул.
70. Г-Н ДЕ ЖЮСЬЁ
Если мы еще раз перенесемся в дом на улицу Платриер, куда г-н де Сартин направил своего агента, то утром 31 мая мы обнаружим там Жильбера, который лежит на тюфяке в комнате Терезы, а вокруг него Терезу, Руссо и множество их соседей, созерцающих скорбное подтверждение чудовищного события, которое потрясло весь Париж.
Бледный, окровавленный Жильбер открыл глаза и, едва к нему вернулось сознание, приподнялся и стал осматриваться вокруг, словно до сих пор находился на площади Людовика XV.
На его лице сперва отразилась глубокая тревога, затем огромная радость, которая тут же затмилась облачком печали, а потом снова радость.
— Друг мой, вам очень больно? — заботливо спросил Руссо, взяв Жильбера за руку.
— Кто меня спас? — вопросом на вопрос ответил Жильбер. — Кто подумал обо мне, у которого нет никого на свете?
— Дитя мое, подумал о вас, сделал все, чтобы вы не погибли, спас вас тот, кто думает обо всех.
— Да это неважно, — пробурчала Тереза. — Но какая неосторожность соваться в такую толпу!
— Да, ужасная неосторожность, — подтвердил согласный хор соседей.
— Сударыня, — возразил Руссо, — не может быть и речи о неосторожности, когда нет явной опасности, а пойти посмотреть фейерверк никогда не считалось опасным. И ежели в таких случаях происходит беда, то следует говорить не о неосторожности, а о несчастье. И мы, которые сейчас корим больного, сами могли бы пойти туда.