— Кучер, — крикнул он, — в Версаль, во весь опор!
Вот что содержалось в бумажке, которая была брошена г-ну де Ришелье из окна:
«Я потрясла дерево, портфель упал».
79. КАК КОРОЛЬ ЛЮДОВИК XV РАБОТАЛ СО СВОИМ МИНИСТРОМ
На другой день в Версале был изрядный переполох. Люди при встречах обменивались таинственными знаками и многозначительными рукопожатиями или, скрестив руки на груди и возведя очи горе, выражали тем свою скорбь и изумление.
К десяти часам г-н де Ришелье с изрядным числом приверженцев занял место в прихожей короля в Трианоне.
Разряженный в пух и прах, сияющий виконт Жан беседовал со старым маршалом, и, если верить его радостной физиономии, беседовал о чем-то веселом.
Часов в одиннадцать король проследовал в свой рабочий кабинет, никого не удостоив разговором. Его величество шагал очень быстро.
В пять минут двенадцатого из кареты вышел г-н де Шуазель; с портфелем под мышкой он пересек галерею.
Там, где он проходил, заметно было сильное волнение: все отворачивались и делали вид, что поглощены разговорами, лишь бы не приветствовать министра.
Герцог не придал значения этим уловкам; он вошел в кабинет, где ждал король, перелистывая папку с бумагами и попивая шоколад.
— Добрый день, герцог, — дружелюбно произнес король, — как мы себя нынче чувствуем?
— Государь, господин де Шуазель в отменном здравии, но министр тяжело захворал и просит ваше величество прежде всех разговоров согласиться на его отставку. Я благодарю своего короля за то, что он позволил мне самому сделать первый шаг; за эту последнюю милость я ему глубоко признателен.
— Как, герцог, вы просите об отставке? Что это значит?
— Ваше величество, вчера в присутствии госпожи Дюбарри вы подписали приказ о моем увольнении; эта новость обежала уже весь Париж и весь Версаль. Зло содеяно. Однако мне не хотелось бы удаляться со службы, которую я нес у вашего величества, до того, как мне будет вручен приказ об отстранении. Я был назначен законным порядком и не могу считать себя смещенным иначе как в силу законного приказа.
— Неужели, герцог, — воскликнул король, смеясь, поскольку суровая и исполненная достоинства манера г-на де Шуазеля внушала ему чувства, близкие к ужасу, — неужели вы, такой умный человек, такой поборник правил, поверили этим слухам?
— А как же, государь, — отвечал изумленный министр, — вы ведь подписали…
— Что именно?
— Письмо, которое находится в руках у госпожи Дюбарри.
— Ах, герцог, неужели вам никогда не приходилось мириться? Счастливый вы человек! Все дело в том, что госпожа де Шуазель — само совершенство.
Оскорбленный сравнением герцог нахмурил брови.
— Ваше величество, — возразил он, — вы обладаете достаточно твердым характером и достаточно добрым нравом, чтобы не примешивать к государственным вопросам то, что вы изволите называть семейными делами.
— Шуазель, я должен вам все рассказать: это ужасно забавно. Вы же знаете, что кое-кто вас страшно боится.
— Скажите лучше, ненавидит, государь.
— Как вам будет угодно. Ну вот! Эта безумица графиня поставила меня перед выбором: или отправить ее в Бастилию, или с благодарностью отказаться от ваших услуг.
— Вот видите, государь!
— Ах, герцог, признайте, что было бы жаль лишиться того зрелища, которое являл собою Версаль нынче утром. Со вчерашнего дня я забавляюсь, глядя, как из уст в уста перелетают новости, как одни лица вытягиваются, а другие сжимаются в кулачок… Со вчерашнего дня Юбка III — королева Франции. Умора да и только.
— Но что дальше, государь?
— Дальше, мой дорогой герцог, — отвечал Людовик XV, вновь обретая серьезность, — дальше будет все то же самое. Вы меня знаете: с виду я уступчив, но я никогда не уступаю. Пускай себе женщины поедают медовые лепешки, которые я время от времени швыряю им, как швыряли Церберу[9], а мы с вами останемся спокойны, непоколебимы и навсегда неразлучны. И раз уж мы с вами пустились в объяснения, запомните хорошенько: какие бы слухи ни распускались, какие бы мои письма вам ни показывали, не упрямьтесь и поезжайте в Версаль… Пока вы слышите от меня такие слова, как нынче, мы останемся добрыми друзьями.
Король протянул министру руку, тот поклонился, не выказывая ни признательности, ни укоризны.
— Теперь, любезный герцог, если вам угодно, приступим к работе.
— Я в распоряжении вашего величества, — отозвался Шуазель, раскрывая портфель.
9
Древние греки клали в гроб медовую лепешку, которой покойник должен был умилостивить Цербера у входа в царство мертвых.