— Тот, кого я имею в виду, весьма известен.
— Как его зовут?
— Его сиятельство граф Жозеф Бальзамо.
Руссо содрогнулся: он не забыл заседания на улице Платриер.
— Что вам нужно от этого человека? — спросил он.
— Все очень просто. Я обвинял вас, учитель, в том, что на вас лежит нравственная ответственность за мое преступление, поскольку я полагал, что следую всего лишь закону природы.
— И это я ввел вас в заблуждение? — вскричал Руссо, которого бросило в дрожь при мысли о такой ответственности.
— Во всяком случае, вы меня просветили.
— Ну и к чему вы клоните?
— Я хочу сказать, что мое преступление имело не только нравственную причину, но и причину материальную.
— И за последнюю несет ответственность граф Бальзамо?
— Да. Я последовал образцам, я воспользовался случаем; теперь я признаю, что вел себя, как дикий зверь, а не человек. Примером служили мне вы, а случай предоставил его сиятельство граф Бальзамо. Известно вам, где он живет?
— Да.
— Тогда скажите мне его адрес.
— Улица Сен-Клод на Болоте.
— Благодарю вас, я тотчас отправлюсь к нему.
— Берегитесь, дитя мое, — воскликнул, удерживая его, Руссо, — это человек могущественный и окутанный тайной.
— Не беспокойтесь, господин Руссо, я полон решимости, и вы научили меня владеть собой.
— Скорее, скорее, поднимайтесь наверх! — вскричал Руссо. — Я слышу, как затворяется входная дверь, это возвращается госпожа Руссо — больше некому; спрячьтесь на чердаке, пока она не вошла сюда, а потом сможете уйти.
— Дайте мне, пожалуйста, ключ!
— Он на гвоздике в кухне, как всегда.
— До свидания, сударь, до свидания.
— Возьмите хлеб; я приготовлю вам работу на вечер.
— Благодарю!
И Жильбер улизнул с таким проворством, что не успела Тереза взобраться на второй этаж, как он уже был у себя на чердаке.
Вооруженный драгоценными сведениями, полученными от Руссо, Жильбер не стал откладывать свой план.
Как только Тереза заперла за собой дверь, молодой человек, с порога мансарды следивший за всеми ее передвижениями, спустился по лестнице с такой скоростью, словно сил его не истощил долгий пост. В голове у него теснились надежды, злопамятные мысли, а фоном им всем служила мстительность, которая не давала смолкнуть в его душе жалобам и обвинениям.
На улицу Сен-Клод он прибыл в неописуемом состоянии.
Когда он входил во двор особняка, Бальзамо провожал до ворот принца де Рогана, который посетил своего любезного алхимика, движимый долгом вежливости.
У самого выхода принц остановился, чтобы еще раз выказать Бальзамо свою благодарность, и бедный юноша, весь в лохмотьях, проскользнул мимо них в ворота, как приблудный пес, не смея оглядеться из страха, чтобы окружающая роскошь не ослепила его.
Карета принца Луи поджидала на бульваре; прелат резво пересек пространство, отделявшее его от экипажа, и, как только дверца кареты захлопнулась за ним, тут же умчался прочь.
Бальзамо проводил его печальным взглядом; когда экипаж скрылся из виду, он повернулся к крыльцу.
На крыльце в умоляющей позе его поджидал какой-то попрошайка.
Бальзамо подошел к нему; не разжимая губ, он устремил на посетителя властный вопросительный взгляд.
— Ваше сиятельство, прошу вас, уделите мне четверть часа аудиенции, — обратился к нему юноша, одетый в лохмотья.
— Кто вы, друг мой? — мягко и ласково осведомился Бальзамо.
— Вы меня не узнаете? — спросил Жильбер.
— Нет, но не все ли равно, входите, — отозвался Бальзамо, которого не насторожили ни странное выражение лица, с каким обратился к нему проситель, ни его одеяние, ни дерзость.
Он пошел вперед и провел Жильбера в первый покой, где уселся и все тем же тоном, с тою же приветливостью сказал:
— Вы спрашивали, узнал ли я вас?
— Да, ваше сиятельство.
— В самом деле, мне кажется, я вас уже где-то видел.
— В Таверне, сударь, когда вы проезжали там накануне прибытия дофины.
— Что вы делали в Таверне?
— Я жил там.
— Вы были слугой в доме?
— Нет, скорее домочадцем.
— Вы уехали из Таверне?
— Да, сударь, уже три года назад.
— И куда вы направились?
— В Париж, там я сначала был учеником у господина Руссо, а затем благодаря покровительству господина де Жюсьё поступил в сады Трианона подмастерьем-садовником.
— Какие прекрасные имена вы мне назвали, друг мой! Что вам от меня угодно?
— Вот об этом я и хотел вам сообщить.
И, смолкнув на минуту, он устремил на Бальзамо взгляд, исполненный непреклонности.