В левой руке он держал рукоять короткого узловатого хлыста; правою же он осенил себя знаками, которые Бальзамо. присмотревшись, сразу понял и на которые, также молча, ответил, дотронувшись до своего лба указательным пальцем.
В ответ посланец коснулся рукой груди и начертал на ней еще один знак, который остался бы невнятен для постороннего, потому что напоминал движение, каким застегивают пуговицу.
В ответ на этот знак хозяин показал кольцо, которое было у него на пальце.
При виде этого грозного символа посланец преклонил колено.
— Откуда ты явился? — спросил Бальзамо.
— Из Руана, повелитель.
— Кто ты?
— Скороход на службе госпожи де Граммон.
— Кто тебя к ней определил?
— Такова была воля великого копта.
— Какой приказ ты получил, поступая к ней на службу?
— Не иметь секретов от повелителя.
— Куда ты направляешься?
— В Версаль.
— Что ты везешь?
— Письмо.
— Кому?
— Министру.
— Дай.
Гонец протянул Бальзамо письмо, которое извлек из кожаного мешка, висевшего у него за спиной.
— Мне подождать? — спросил он.
— Да.
— Жду.
— Фриц!
Появился немец.
— Спрячь Себастена в буфетной.
— Да, хозяин.
— Он знает, как меня зовут! — с суеверным ужасом прошептал адепт.
— Он все знает, — возразил Фриц, увлекая его за собой.
Бальзамо остался один; он осмотрел массивную печать на письме; она была в полной сохранности; умоляющий взгляд гонца, казалось, взывал к нему с просьбой не повредить, если можно, этой печати.
Затем он медленно и задумчиво поднялся наверх и отворил потайную дверь, которая вела в комнату Лоренцы.
Лоренца все еще спала, но и во сне томилась от бездействия, отчего спалось ей беспокойно. Он взял ее за руку, которая конвульсивно сжалась, и приложил к ее груди запечатанное письмо, доставленное гонцом.
— Вы видите? — обратился он к ней.
— Да, вижу, — отвечала Лоренца.
— Что у меня в руке?
— Письмо.
— Вы можете его прочесть?
— Могу.
— Тогда читайте.
Глаза Лоренцы были по-прежнему закрыты, грудь трепетала; слово за словом она прочла следующие строки, которые Бальзамо записывал под ее диктовку:
«Дорогой брат!
Как я и предвидела, мое изгнание принесет нам некоторую пользу. Сегодня утром я уехала от президента Руанского парламента: он наш, но робеет. Я поторопила его от Вашего имени. Наконец он решился и через неделю пришлет в Версаль свой план военных действий.
Теперь я срочно отправляюсь в Ренн, дабы несколько расшевелить дремлющих Карадека и Ла Шалоте[19].
В Руане был наш агент из Кодбека. Я с ним встретилась. Англия не остановится на полпути; она готовит резкую ноту Версальскому кабинету.
X. советовался со мною, стоит ли к этому прибегать. Я ответила утвердительно. Скоро Вы получите последние памфлеты Тевено де Моранда[20] и Делиля[21], обращенные против Дюбарри. От этих петард запылает весь город.
До меня дошли дурные вести, в воздухе носится слух об опале. Но Вы мне еще не написали, и я смеюсь над пересудами. Все же избавьте меня от сомнений и ответ немедля пошлите мне, как только до Вас доберется мой гонец. Ваше послание найдет меня в Кане, где мне нужно повлиять на некоторых людей.
Прощайте, обнимаю Вас.
Герцогиня де Граммон».
Лоренца смолкла.
— Вы ничего больше не видите? — спросил Бальзамо.
— Ничего не вижу.
— Никакого постскриптума?
— Нет.
Бальзамо, у которого во время чтения лицо все прояснялось, взял у Лоренцы письмо герцогини.
— Любопытно, — произнес он. — Они мне дорого за это заплатят. Вот, значит, как пишутся подобные письма! — воскликнул он. — Да, великих мужчин всегда губят женщины. Никакие полчища врагов, никакие хитросплетения интриг не могли бы свалить Шуазеля — и вот ласкающий женский шепот повергает его во прах. Да, все мы погибнем из-за женского предательства или женской слабости… У кого есть сердце, а в нем хоть капля чувствительности, тот обречен.
Произнося эти слова, Бальзам с невыразимой нежностью глядел на трепещущую Лоренцу.
— Я правду говорю? — спросил он у нее.
— Нет, нет, это неправда, — пылко возразила она. — Ты же сам видишь, я слишком тебя люблю, чтобы помешать тебе, подобно всем этим неразумным и бессердечным женщинам.
Бальзамо позволил обольстительнице привлечь себя в объятия.
Внезапно раздался двукратный звон колокольчика в руках Фрица — один раз, потом второй.
19
Забавная ошибка Дюма: оба названных персонажа — один человек, Луи Рене Карадек де Ла Шалоте (1701–1785), прокурор Реннского парламента, противник иезуитов.