Поэтому, заметив, что мужу не сидится на месте, что он задумчив и часто подходит к окну, она изрекла:
— Ваше возбуждение, сударь, мне понятно — вы только что с кем-то расстались.
Руссо испуганно взглянул на жену, в чем та усмотрела еще одну улику.
— И вам хочется снова повидаться с этим человеком, — продолжала Тереза.
— Что вы сказали? — переспросил Руссо.
— У вас, кажется, назначено свидание?
— Свидание? Да вы с ума сошли, Тереза! — поняв, что начинается сцена ревности, воскликнул Руссо.
— Я и сама знаю, что это сумасшествие, — парировала она, — но ведь вы способны на что угодно. Ступайте, ступайте: с вашим помятым лицом, с вашими сердцебиениями, с вашим нескончаемым кашлем вам только и одерживать победы! Ступайте, это хороший способ преуспеть в жизни!
— Но, Тереза, вы же прекрасно знаете, что ничего подобного нет и в помине, — меланхолично ответил Руссо. — Оставьте меня, я хочу спокойно поразмышлять.
— Вы распутник! — совершенно серьезно объявила Тереза.
Руссо зарделся, словно в этих словах содержалась правда или комплимент.
Тереза сочла, что это дает ей право рассвирепеть; она перевернула в доме все вверх дном, стала хлопать дверьми, словом, играла с Руссо, ожидая, когда он наконец вспылит — точь-в-точь ребенок, который положил железные колечки в коробку и трясет ее, чтобы послушать громыхание.
Руссо ретировался в кабинет. Шум несколько мешал ходу его мыслей.
Ему пришло в голову, что уклониться от таинственной встречи, о которой упомянул незнакомец, было бы опасно.
«Если преследуют доносчиков, то должны преследовать и умеренных и просто равнодушных, — подумал он. — Я давно заметил, что не стоит бояться серьезных опасностей или угроз; к суровым карам и тем более к казни заговорщики прибегают крайне редко. Другое дело — мелкая месть, тайные удары, мистификации и прочие ничтожные происки, их-то и нужно опасаться. В один прекрасный день братья масоны отплатят за мое к ним пренебрежение, натянув веревку поперек лестницы, и я сломаю ногу или выбью себе десяток последних зубов. А не то сбросят мне на голову камень, когда я буду проходить под лесами. Или того чище: вдруг среди этих масонов есть какой-нибудь памфлетист, который живет по соседству, возможно, прямо на моей площадке, и видит из окна всю мою комнату! Ничего невероятного тут нет, они ведь проводят свои сборища рядом, на улице Платриер… И этот мерзавец начнет писать обо мне всякие низости, чтобы высмеять меня на весь Париж. Разве не окружен я со всех сторон врагами?»
Прошло несколько минут, и направление мыслей философа изменилось.
— Но где же тогда моя отвага, где моя честь? — снова забормотал он. — Скоро я буду бояться самого себя. Встану перед зеркалом и увижу в нем лишь труса и подлеца. Нет, этому не бывать. Пускай против меня ополчится вселенная, пускай на меня обрушатся все дома этой улицы — я пойду… Однако какие дикие рассуждения может породить страх! После встречи с этим человеком мне в голову приходит одна глупость за другой — я это сам замечаю. Я сомневаюсь во всех, даже в самом себе — где тут логика? Себя я знаю, я не такой уж восторженный человек: если я решил, что в задуманном ими обществе есть огромный смысл, значит, это правда. Кто сказал, что я не могу возродить род человеческий — я, которого искали, к которому приходили посланцы могущественных тайных сил, чтобы поговорить со мною об убеждениях, изложенных в моих работах? Неужели я отступлю, если речь идет о том, чтобы воплотить мои замыслы в жизнь, заменить теорию практикой!
Руссо оживился.
Чего же лучше! Годы идут. Народы постепенно начинают выходить из отупения, взявшись за руки и шаг за шагом двигаясь во тьме; вот уже построена грандиозная пирамида, и грядущие века увенчают ее бюстом Руссо, гражданина Женевы, который, чтобы исполнить задуманное, подвергал опасности свою свободу и даже жизнь, то есть был верным своему девизу: «Vitam impendere vero»[44].
Тут Руссо порывисто сел за клавесин и дал выход своему воображению в самых бравурных, удалых и воинственных мелодиях, какие только мог исторгнуть из гулкого чрева инструмента.
Настал вечер. Тереза, устав мучить впустую своего пленника, заснула сидя на стуле; Руссо с бьющимся сердцем надел свое лучшее платье, словно собирался на поиски приключений; он заглянул в зеркало, увидел, как блестят его черные глаза, и решил, что взгляд у него живой и выразительный; это его обрадовало.
Он взял свою камышовую трость и, не разбудив Терезу, выскользнул из квартиры.
Однако, спустившись и открыв секретный запор у наружной двери, Руссо осторожно выглянул наружу, чтобы проверить, как обстоят дела на улице.