Совершив несколько движений ладонями и пальцами, повторенных всеми присутствующими, он сделал еще один, более выразительный знак, и объявил собрание открытым.
Руссо видел этого человека впервые; под его внешностью зажиточного ремесленника угадывалась незаурядная сила духа; говорил он с непринужденностью записного оратора.
Речь его была краткой и ясной. Он объявил, что собрание ложи посвящено приему нового брата.
— Не удивляйтесь, — добавил он, — что мы собрали вас в месте, непригодном для проведения обычных испытаний: наши магистры сочли их излишними. Брат, которого мы собираемся принять в наш союз, — светоч современной философии; он обладает глубоким умом и будет предан нашему делу не из страха, а по убеждению.
Того, кто проник в тайны природы и человеческого сердца, бесполезно подвергать тем впечатлениям, коими испытываем мы простого смертного, нуждаясь в его руках, силе воли или золоте. Чтобы этот выдающийся ум, этот честный и деятельный человек сотрудничал с нами, нам будет достаточно его обещания, его согласия.
Завершив таким образом свою речь, оратор обвел глазами присутствующих, дабы определить произведенный ею эффект.
На Руссо эти слова оказали магическое действие: женевцу были знакомы подготовительные таинства масонов, и он относился к ним с отвращением, вполне естественным для просвещенного человека; нелепые в своей бесполезности приказы, которые магистр отдавал вступающим, чтобы вызвать у них страх, когда бояться было совершенно нечего, казались философу верхом ребячества и пустым суеверием.
Больше того, для робкого философа, не любившего выставлять себя напоказ, было бы сущей мукой разыгрывать комедию перед незнакомыми людьми, которые стали бы его морочить, притом неизвестно еще с какими намерениями.
Поэтому, узнав, что его освободили от испытаний, он почувствовал неимоверное облегчение. Он знал, насколько строго масоны блюдут в своем кругу равноправие, и расценил сделанное ему исключение как победу.
Едва Руссо собрался сказать несколько слов в ответ на любезную речь председательствующего, как в комнате зазвучал чей-то голос.
— Если уж вы считаете себя обязанным, — резко и пронзительно проговорил он, — обращаться с таким же, как мы, человеком, словно с принцем, если уж вы избавляете его от физических страданий, как будто идти к свободе через телесные муки — это не наш принцип, мы по крайней мере надеемся, что вы не пожалуете высокое звание незнакомому человеку, не задав ему предварительно все положенные вопросы и не узнав, каковы его убеждения.
Руссо обернулся, чтобы рассмотреть лицо воинственного незнакомца, который нанес такой грубый удар по колеснице триумфатора.
В незнакомце, к своему великому удивлению, он узнал молодого хирурга, которого повстречал нынче утром на набережной Цветов.
Несомненная искренность молодого человека, а также, быть может, и презрение к высокому званию, помешали Руссо ответить.
— Вы слышали? — обратился председательствующий к философу.
— Как нельзя лучше, — ответил тот и слегка вздрогнул от звука своего голоса, гулко прозвучавшего под темными сводами подвала. — И я тем более удивлен, что видел, кто именно задал этот вопрос. Как так? Человек, призванный бороться с так называемыми физическими страданиями и помогать в этом своим братьям — и непосвященным, и масонам — проповедует пользу этих страданий? Странный путь он выбрал, чтобы человека привести к счастью, больного — к исцелению.
— Здесь речь не о том, кто есть кто, — с живостью отозвался молодой человек. — Я не знаю вступающего в наше сообщество, и он меня не знает. Я просто следую логике и утверждаю, что досточтимый председатель не должен делать исключений для отдельных личностей. Я не вижу в этом человеке, — и он указал рукой на Руссо, — философа, пускай и он не видит во мне врача. Возможно, нам придется соприкасаться друг с другом всю жизнь и ни взглядом, ни жестом не выдать нашу близость, которая благодаря узам братства гораздо более тесна, нежели обычная дружба. Поэтому я повторяю, что если было сочтено возможным освободить вступающего от испытаний, то есть основания задать ему по крайней мере вопросы.
Руссо ничего не ответил. По его лицу председательствующий увидел, что философ недоволен спором и сожалеет, что в него ввязался.
— Брат, — властно сказал председательствующий молодому человеку, — извольте молчать, когда говорит мастер, и не порицать легкомысленно его действия, которые обсуждению не подлежат.
— Я имею право требовать ответа, — возразил молодой человек, сбавив тон.
— Требовать ответа — да, порицать — нет. Вступающий в наш союз брат достаточно известен, и незачем придавать нашим отношениям нелепую и ненужную таинственность. Все присутствующие братья знают его имя — оно порука для нас. Но так как я уверен, что он и сам стоит за равноправие, то прошу его ответить на вопрос, который задаю исключительно для проформы. Чего вы ищете в нашем союзе?