Ничтожная и немощная оппозиция, не продвинувшая ни на пядь дело освобождения человечества. Малые дети пересказывают эти невнятные теории, ничего в них не понимая, и засыпают под них. Рабле тоже занимался политикой на ваш манер, но она вызывала лишь смех, и ничего не менялось. Вам известно хотя бы одно злоупотребление, искорененное за последние триста лет? Довольно с нас поэтов, довольно теоретиков, нам нужны дела, поступки! Мы уже три века пичкаем Францию лекарствами; довольно, пришло время хирурга, вооруженного скальпелем и пилой. Общество поражено гангреной, так остановим же ее с помощью железа. Ждать может тот, кто выходит из-за стола и ложится на пушистый ковер, над которым под дуновением его рабов парят лепестки роз, а удовлетворенный желудок между тем посылает его мозгу сладостные испарения, и они его нежат и омолаживают; но голода, нищеты и отчаяния не излечить стихами, сентенциями и фаблио[49]. В мучениях они испускают громкие вопли, и глух тот, кто не слышит этих стенаний, и проклят тот, кто оставляет их без ответа. Бунт, даже если будет задушен, просветит людские умы больше, чем тысяча лет наставлений, чем три века примеров; он если и не повергнет, то просветит королей — а это много, этого довольно!
Среди собравшихся раздался одобрительный шепот.
— Где наши враги? — продолжал Марат. — Они над нами: стерегут двери дворцов, окружают ступени трона; на троне этом восседает палладий[50], который они охраняют с большими заботой и страхом, нежели когда-то троянцы. Этот палладий, делающий их всемогущими, богатыми, заносчивыми, называется монархией. До монархии можно добраться лишь по трупам тех, кто ее охраняет, — как нельзя добраться до генерала, не разбив батальоны, которые его защищают. Ну что ж, история рассказывает, что многие батальоны были разбиты и многие генералы захвачены в плен, начиная от Дария[51] и до короля Жана[52], от Регула[53] и до Дюгеклена[54].
Разбив гвардию, мы доберемся до кумира, сокрушив часовых, мы свергнем и того, кого они охраняют. Первая атака — на придворных, дворян, аристократов, а короли — потом. Сочтите по головам привилегированное сословие — наберется не больше двухсот тысяч человек; прогуляйтесь с клинком в руке по прекрасному саду, называемому Францией, и срубите эти двести тысяч голов, как Тарквиний срубал латинские маки[55], — и дело сделано: останутся лишь две противоборствующие силы — народ и монархия. Пусть тогда монархия, этот символ, попробует вести борьбу с народом-гигантом, и вы сами увидите, что будет. Когда карлики хотят свалить колосса, они начинают с пьедестала, когда лесорубы хотят свалить дуб, они начинают с корневища. Лесорубы, лесорубы, беритесь за топоры, подступите к корням дуба, и скоро древнее дерево рухнет, а великолепная крона уткнется в песок.
— И, рухнув, раздавит вас, как пигмеев, несчастный! — громовым голосом воскликнул Бальзамо. — Вы поносите поэтов, а сами говорите метафорами, более поэтичными и цветистыми, чем у них! Брат мой, — продолжал он, обращаясь к Марату, — вы же взяли эти фразы из какого-нибудь романа, который пописываете у себя в мансарде.
Марат покраснел.
— Знаете ли вы, что такое революция? — осведомился Бальзамо. — Я видел их раз двести и могу вам рассказать. Я наблюдал их в Древнем Египте, в Ассирии, Греции, Риме, Восточной Римской империи. Видел я их в средние века, когда народы обрушивались на другие народы — Восток на Запад, Запад на Восток — и начиналась повальная резня. Со времен гиксов[56] и до наших дней свершилось, наверное, не менее ста революций. А вы жалуетесь на порабощение! Выходит, революции ни к чему не ведут. А почему? Да потому, что все, кто делал революции, страдали одним недостатком: они спешили.
Разве Господь, направляющий людские революции, спешит?
«Свалите, свалите дуб!» — кричите вы. Но вы же не берете в расчет, что дуб, падающий на землю не дольше секунды, покроет собою при этом площадь, которую лошадь, пущенная в галоп, пересечет за тридцать секунд. Отсюда следует, что тот, кто рубил этот дуб, не успеет убежать, когда дерево начнет падать, и будет погублен, раздавлен, уничтожен его могучей кроной. Вы этого хотите? От меня вы этого не добьетесь. Я, как Бог, сумел прожить двадцать, тридцать, сорок человеческих жизней. Я, как Бог, вечен. Я, словно Бог, буду терпелив; как Бог, я несу свою и вашу судьбу, судьбу всего мира вот в этих ладонях. И никто не заставит меня разжать эти ладони, полные оглушительных истин, если я сам этого не захочу. В ладонях моих заключена молния — я-то знаю! — и зажата она в них так же прочно, как в деснице всемогущего Господа.
49
Народный жанр французской литературы, пересказ анекдотического события в прозе или стихах.
50
Статуя вооруженного божества, чаще всего Афины Паллады, охранявшая, по верованиям древних греков и римлян, безопасность города.
51
Дарий III — царь Персии с 336 по 330 г. до н. э., разгромленный несколько раз Александром Македонским и в конце концов убитый.
52
Иоанн II Добрый (1319–1364) — французский король, взятый в плен англичанами в битве при Пуатье (1356).
53
Регул (? — ок. 248 до н. э.) — римский консул, полководец, взятый карфагенянами в плен в битве при Тунесе (255 до н. э.).
54
Дюгеклен, Бертран (1320–1380) — прославленный французский полководец, коннетабль Франции, попавший в плен к англичанам в битве при Оре (1364).
55
Тарквиний Гордый — последний царь Древнего Рима (534/533 — 510/509 до н. э.); по преданию, когда младший сын спросил его совета относительно управления областью, Тарквиний молча стал сшибать палкой головки маков. Сын понял его и уничтожил всех самых знатных латинян.