Я не забыла о ваших пятидесяти луи, вы их получите послезавтра».
Была бы она «действительно так огорчена» лишь потому, что поспешный отъезд из Тюильри помешал ей захватить с собой приготовленный для нее букет? И куда она отправилась? В Мальмезон, изобилующий цветами? Наконец она излагает всю эту историю своей конфидентке г-же де Крени! Этот «садовник», без сомнения, в совершенстве владел языком цветов, и читатель догадывается, какой букет он сумел составить. Но, возможно, речь идет все о том же Шарле? Не исключено.
Только одно окончательно укротило бы Жозефину — материнство.
— Ребенок, — с полным основанием скажет потом Бонапарт, — успокоил бы Жозефину и положил бы конец ревности, которою она изводила меня.
Конечно, слезы и сцены, — у нее к этому дар, — невыносимы для Бонапарта, но он по-прежнему любит жену и будет любить еще много лет. Когда в конце 1803 года он окажется в Понт-а-Брик в Булони, готовя вторжение в Англию, он будет писать ей столь проникнутые любовью письма, — хотя м-ль Жорж еще не ушла из его жизни, — что Жозефина адресует ему вот такое нежное послание, одно из самых редких, какими мы располагаем:
«Все мои огорчения развеялись, когда я прочла доброе и трогательное письмо, так мило выражающее твои чувства ко мне. Как я благодарна тебе за то, что ты так долго возишься со своей Жозефиной! Знай ты степень моей признательности, ты сам зарукоплескал бы себе при мысли, что ты властен так живо порадовать свою жену, которую любишь. Письмо — портрет души, и я прижимаю его к сердцу. Мне от него так хорошо! Я навсегда сохраню его. Оно будет мне утешителем в твое отсутствие, путеводной звездой, когда ты рядом, потому что я хочу вечно остаться для тебя доброй и нежной Жозефиной, думающей только о твоем счастье. Если радость преисполнит тебя до глубины души, если печаль на мгновение омрачит тебя, ты всегда сможешь излить свое счастье и свои горести на груди своей подруги; у тебя не будет чувства, которого я не разделила бы. Вот мое желание, вот мои чаяния, которые сводятся к одному — нравиться тебе и делать тебя счастливым… Прощай, Бонапарт, я не забуду последнюю фразу твоего письма. Я запечатлела ее в сердце, Как глубоко она врезалась в него! С каким восторгом оно отозвалось на нее! Да, я одушевлена тем же стремлением — нравиться тебе, любить или, вернее, обожать тебя».
Через несколько недель он пошлет «тысячу приветов маленькой кузине», вероятно, синониму былой «темной рощицы» или «трех островков Жозефины», чувственное воспоминание о которых оживет в нем на Святой Елене.
Владелица Мальмезо
Мальмезон! Три лье от Тюильри по Шербурской дороге, община Рюэйль. Мальмезон! Три слога, навсегда связанные с жизнью Жозефины. Мальмезон, где поныне ее призрак мелькает на повороте аллеи или в просвете открываемой вами двери. Мальмезон, черепичную кровлю которого она угадывала вдали, когда, будучи еще молоденькой виконтессой де Богарне, жила в Круасси.
Мальмезон, этот «Трианон[242] консульства» стал подлинным домом Жозефины. С октиди до примиди[243], в уик-энды, если можно так выразиться, республиканского календаря консульская чета пребывала там со своим окружением. С весны 1801 до начавшихся в конце 1802 поездок в Сен-Клу Бонапарт гораздо больше времени, чем в Тюильри, проводит у Жозефины в Мальмезоне, потому что там она у себя.
Инвентарная ведомость, которой мы располагаем, дает нам детальное описание мебели, приобретенной Жозефиной и Бонапартом вместе со строениями Мальмезона. Ансамбль в целом отнюдь не роскошен. Среди наиболее ценных предметов обстановки фигурируют две «большие печи с подогревом из подвала, облицованные мрамором и украшенные двумя фигурами», которые были установлены в большой прихожей, выходящей одновременно во двор и сад. Меблировка Большого салона — канапе, глубокие и малые кресла красного дерева, обитые зеленой лионской тафтой, консоль, кенкеты, занавеси из зеленого шелка, зеркала — оценивалась в 207 2 франка. Главная спальня — в 2 638 франков, из которых 1000 стоили «кровать в польском стиле», два канапе, два глубоких кресла и два низких стула. Занавеси здесь из муслина в полоску. Это была, без сомнения, первая настоящая спальня консульской четы.
242