— Вы заметили, как вел себя этот маленький наглец с членом правительства, которое должно было бы его расстрелять?
Вернувшись, Бонапарт объяснит Жозефине, а наутро повторит Бурьену:
— Я нарочно не замечал Сийеса и видел, в какое бешенство привело его подобное презрение.
— Вы уверены, что он против вас?
— Еще не знаю, но этот человек — педант и мне не нравится.
Бонапарт, безусловно, находит Сийеса антипатичным.
«Врожденная непредрасположенность, которая исключает для него общение с женщинами», не могла, конечно, не способствовать этому чувству. Экс-аббат медлителен и вял, манера обращения у него ледяная. К тому же, от него разит чванством. Когда-то, отправляя мессу для герцога Орлеанского, он заметил, что принц вышел во время службы. Сийес тут же остановился и покинул капеллу, громко бросив:
— Я не совершаю мессы для всякого сброда.
Бонапарт без обиняков излагает Гойе свои впечатления:
— Встретив Сийеса у вас в гостиной, я был удивлен почти так же сильно, как по возвращении во Францию, когда узнал, что она еще под властью Директории. Отказавшись войти в нее, когда она создавалась, он сделал себе честь. Если вы не будете начеку, председатель, этот лицемерный поп выдаст вас загранице.
Затем он перешел в атаку и бросил то, что безвременно скончавшийся Альбер Оливье[189] очень метко определил как «крючок для того, чтобы предложить себя».
— Когда я приехал в Париж, масса добрых граждан уверяли меня, что во время отставки Ребеля они жалели о том, что я не во Франции. Но если это несчастье, его нетрудно исправить.
Гойе не клюет на крючок даже при мысли, что, став супругой директора, Жозефина могла бы переселиться поближе к нему, Гойе. Он настороженно отвечает:
— Не сомневаюсь, что вы собрали бы все голоса, если бы вашему избранию не препятствовала точная статья конституции, Защитив Республику, вы, безусловно, предназначены когда-нибудь встать во главе правительства, устойчивость которого непрерывно обеспечивают ваши победы. Но наш общественный договор властно требует возраста в сорок лет для вступления в Директорию.
— И вы тоже намерены строго придерживаться этого формального требования, которое может лишить Республику людей, способных не только защищать ее, но и управлять ею?
— Генерал, ничто в моих глазах не может извинить покушение на такое требование.
— Председатель, это значит связывать себя мертвящей буквой!
Эта буква превратит в политический труп нашего директора, слишком добропорядочного и мелочного буржуа, который не желает вспоминать, что он когда-то был якобинцем. Его нейтрализуют с помощью Жозефины и в нужный, вернее, в последний момент попытаются — опять-таки при ее содействии — увлечь его за собой.
Итак, лучше сговориться с Сийесом и разработать идею «консульства», тем более что несколькими днями позже Гойе неуклюже выступит на защиту Бонапарта, когда все пять директоров вызовут его и начнут упрекать в том, что он бросил свою армию за тысячу лье от Франции.
В этот день Бонапарт показал зубы:
— Здесь заявили, что я достаточно удачно уладил свои дела в Италии, чтобы больше туда не возвращаться. Это недостойные речи, и мое поведение на войне не дает для них основания.
Затем, глядя на Барраса, он бросил:
— К тому же, если уж я и устроил так удачно дела в Италии, то, значит, составил себе состояние не за счет Республики.
Тут слово взял Гойе:
— Не знаю, кто передал вам оскорбительные для вас речи. Здесь никто не вменяет вам в вину поведение в Италии, но должен вам заметить, что, командуя армией от имени Республики и ради нее, вы могли осуществлять завоевания только во имя нее и ради нее; что драгоценные предметы в багаже командующего принадлежат ему не больше, чем курица в ранце несчастного солдата, которого он расстреливает за мародерство. Если вы действительно составили себе состояние в Италии, это могло быть сделано лишь за счет Республики.
Действительно, не говоря уже о combinazione[190] Жозефины, Бонапарт привез из Италии два миллиона золотом. Однако присутствие Барраса должно было бы принудить Гойе к молчанию; в доме повешенного не слишком желательно говорить о веревке! Тем не менее Бонапарт с апломбом заявляет:
— Мое пресловутое состояние — басня, в которую верят лишь те, кто ее выдумал.
— Директория убеждена, генерал, что самым большим сокровищем, вывезенным вами из Италии, являются лавры, которыми вы увенчали себя, и мы изъявили желание побеседовать с вами лишь для того, чтобы предложить вам возможность стяжать новую славу. Такой генерал, как вы, не может пребывать в бездействии, когда армии Республики повсеместно сражаются и побеждают. Директория предоставляет вам выбрать армию, командование которой будет возложено на вас.