Под панцирем его нет места человеку.
И не Бонапарта 17 96 изобразит г-жа де Ремюза, когда напишет: «Он всегда слишком оглушен громом собственной славы, чтобы его могло остановить какое бы то ни было нежное чувство. Он почти не знает, что такое узы крови, права природы».
Это верно для Наполеона, но еще не верно для Бонапарта, который с бьющимся сердцем сгорает от желания принять в объятия чересчур любимую жену.
Берлина «гражданки Бонапарт» продолжает свой путь в Италию. Жозефина улыбается Ипполиту. Рядом с ней Жозеф Бонапарт и полковник Жюно, не говоря уже о симпатичном мопсике Фортюне, у которого «такой красивый хвостик штопором и нос, как у ласочки», и который преисполнен благожелательности к любовнику, но так облюбовал икры мужа, что у Бонапарта до сих пор шрам на ноге. Экс-сержант Ураган[125], пыжась, как индюк, живописует жизнь своего начальника в Италии и отпускает «солдатские» шуточки, чем вселяет ревность в Ипполита, считающего себя единственным, кто умеет смешить «генеральшу». Осознав ситуацию, адъютант вновь принимается ухаживать за горничной Луизой Компуэн, следующей позади в другой коляске вместе с двумя слугами — Антуаном Лабессом и Жаном Лораном. Князь Сербеллони, президент Цизальпинской республики[126], едет с Никола Клари, братом Дезире, а Монглас и Амлен передвигаются следом в почтовой карете. Таким образом, все пользуются эскортом, сопровождающим генеральшу: на дорогах неспокойно. Недавно на том же маршруте был убит курьер из Лиона и похищены предназначенные Бонапарту ящики с ассигнациями.
Впереди кортежа скачет Мусташ, кавалерист из Итальянской армии, который меняет лошадей на почтовых станциях, а на ночлег заказывает комнаты. Жозефина с Ипполитом всегда размещаются в соседних. То же самое получается у Жюно и хорошенькой Луизы, которая оказалась не слишком суровой и возобновила с адъютантом прерванную игру. Луиза делит теперь трапезы с хозяйкой и оказывается отличной спутницей. Жозеф помалкивает. Он поглощен уходом за собой и писанием романа под заглавием «Мойна».
7 и 8 в Лионе Жозефину впервые встречают, как монархиню: войска в парадной форме, цветы, которые ей некуда деть, речи, которые, еще не пресытившись ими, она слушает, кантата, которую приходится одобрять, и довольно скучное представление «Ифигении в Авлиде»[127]. Таким приемом Жозефина отчасти обязана Роббе де Лагранжу. Он выехал раньше Жозефины и сыплет золото, чтобы польстить самолюбию Бонапарта. Бонапарт узнает, — Лагранж об этом позаботится, — что Жозефину приняли так благодаря ему. Делец простер свою заботливость — или заботу о помещении капитала — до того, что за счет «компании» всех зрительниц Большого театра в Лионе угостили мороженым, сладостью, которая помогла им позабыть серьезность «Ифигении в Авлиде».
После этой интермедии поездка продолжается. Жозефина мрачна, несмотря на перспективу найти в Милане если уж не любовь, то, по крайней мере, возможность «делать дела». При отъезде из Парижа ее знобило, она жаловалась на боль в боку. Жар спал, но боль осталась.
Пока жена Бонапарта едет к нему, он продолжает ткать себе тогу славы, создает республики-сестры, требует с побежденных миллионы для опустошенной казны Директории и направляет в Париж обозы с лучшими своими трофеями — шедеврами искусства.
1 июля он с Бертье и Мюратом обедает у великого герцога Фердинанда. Мог ли представить себе брат императора Франца, что он принимает в этот день во Флоренции, будущем главном городе французского департамента Арно[128], того самого Мюрата, которому суждено стать королем Неаполитанским и свергнуть с трона его тетку Марию Каролину? Мог ли угадать, что приглашенный им к столу Бертье, уже под именем князя Нёшательского будет на свадьбе его, Фердинанда, племянницы Марии Луизы представлять особу жениха, своего повелителя, императора государства, охватывающего пол-Европы, который через этот брак станет племянником великого герцога, а пока что является третьим его гостем?
Шамбери, Ланлебур, Мон-Сени, Новалеза… И вот Турин, где супругу командующего армией Республики радушно принимает король Сардинский. Ее ждет Мармон со своими кавалеристами. Наконец после восемнадцатидневной дороги она встречается с Бонапартом у ворот Милана.
Наконец-то!
Он не может наглядеться на свое сокровище. Вот она, несравненная Жозефина! И через несколько часов она будет ему принадлежать, хотя не замедлила рассказать о своей усталости и колотье в боку. В экипаже, запряженном шестеркой лошадей, Жозефина с мужем въезжают в город и останавливаются перед монументальным фасадом дворца Сербеллони, изысканно меблированного и убранного цветами по приказу Бонапарта. Парк вокруг — истинная отрада для глаз.
За два дня, проведенные с мужем, Жозефине удалось добиться приглашения для Шарля и своих протеже Лагранжа, Монгласа и Амлена. «После завтрака, — пишет последний, — г-жа Бонапарт часто уводила меня к себе в покои; ей нужно было с кем-то всласть поболтать. Генералу, кажется, это нравилось, и я мог наблюдать за самой сокровенной его личной жизнью; он страстно любил жену… что до нее, то она никогда не была им увлечена по той простой причине, что всегда была увлечена кем-нибудь другим. Я-то знал, что такое милейший Шарль, и мне было не по себе, когда я видел, как молодой генерал, уже покрытый славой, отблески которой озаряют его жену, выступает неудачливым соперником мальчишки, у которого за душой только смазливая физиономия и элегантность парикмахерского подмастерья».
Бонапарт еще ни о чем не догадывается. И Жозефина не посмела заговорить с ним о делах. Она все время прикидывается больной, что позволяет ей по-прежнему несколько тормозить события в camera matrimoniale[129].
15 июля Бонапарт уезжает из Милана осаждать Мантую, а еще два дня спустя шлет жене такое письмо:
«С тех пор, как мы расстались, я все время печален. Быть рядом с тобой — вот мое счастье, Я без конца вспоминаю твои поцелуи, слезы, милую ревность, и очарование несравненной Жозефины зажигает яркое и жгучее пламя в моем сердце и жилах… Несколько дней я думал, что сильно люблю тебя, но с тех пор, как увидел тебя, чувствую, что люблю в тысячу крат сильней; это доказывает, насколько ложна максима Лабрюйера: „Любовь приходит разом“. В природе все свершается и возрастает постепенно. Ах, прошу тебя, дай мне увидеть в тебе хоть какой-нибудь недостаток, стань менее красивой, грациозной, нежной, а главное, доброй; в особенности, не будь ревнива и никогда не плачь: твои слезы лишают меня разума, сжигают во мне кровь… Хорошенько отдыхай. Восстанавливай побыстрее здоровье. Приезжай ко мне, чтобы мы перед смертью могли, по крайней мере, сказать: „У нас было столько счастливых дней!!!“ Миллион поцелуев — даже Фортюне, несмотря на его злобность».
Жозефина отнюдь не радуется, тем более что и Шарлю пришлось отправиться в главную квартиру.
Но она царствует.
Она пробует перенять миланский обычай ездить по холодку на прогулки по Корсо в bastardelles, низеньких экипажах, позволяющих переговариваться с прохожими. Сделав круг, экипажи останавливаются, и начинается болтовня. Люди переговариваются «вызывающе», бросают друг другу «откровенные» взгляды и уславливаются в следующую пятницу поесть мяса, как в предыдущие пятницы[130], а кто думает иначе, тот «ханжа и святоша». Затем экипаж трогается и доезжает до «Корсиа де Серви», модного кафе, где подают мороженое прямо в bastardelle. Так требует мода. Она же рекомендует прическу «конский хвост». «Форменный скандал! — восклицает ретроградно настроенный очевидец. — Шевелюра усеяна цветами, перьями, более или менее поддельным золотом, и все это прикрыто чем-то вроде кавалерийской каски, из-под которой выбивается пучок растрепанных волос, нечто вроде хвоста, напоминающего головной убор драгунов».
125
126
128
В 1807–1814 Тоскана входила в состав Французской империи под названием департамента Арно (Арно — река, протекающая через Флоренцию).