После более чем месячного пребывания в Милане[145] от Бонапарта потребовалось немалое мужество, чтобы снова сесть в седло и отправиться под Мантую, осада которой шла к концу. Жозефина встревожена. У мужа больной вид, «впалые бледные щеки», он считает, что его отравили.
— Он такой желтый, что взглянуть приятно, — говорят его недруги.
Он постоянно в жару, но открывает новую кампанию и при малейшей возможности пишет Жозефине, которая дрожит не столько за него, сколько за армию: в ней ведь сражается ее любовник. Тем не менее она сознает, что первое же поражение будет означать для нее конец почти царской жизни как в Милане, так и в Париже. На этот раз она с нетерпением ждет курьеров. Она узнает, что Бонапарт до смерти загнал трех лошадей: несмотря на болезнь, он на заре в субботу, 14, начал битву под Риволи, одно из своих великолепнейших сражений. В десять утра он восклицает: «Наша взяла!» — и последовательно громит левый фланг, центр и правый фланг неприятеля. Еще до вечера захвачены 24 000 пленных и 60 орудий. Бонапарт продолжает ткать себе тогу легенды и бросает Ласалю[146], который, спотыкаясь от натуги, подносит ему в охапке 24 австрийских знамени:
— Ложись и поспи на них, Ласаль, ты это заслужил!
На другой день Бонапарт добивает последние остатки неприятеля — войска Альвинци, затем ложится в постель и пишет жене, признаваясь, что он «мертв от усталости». Это не помешает ему назавтра же выиграть бой у Фавориты…[147] Он хочет, чтобы жена как можно скорее приехала к нему. На этот раз Жозефина не упирается и в сопровождении Полетты и г-жи Висконти прибывает к мужу в Болонью. В тот же день, 1 февраля, Бонапарт объявляет войну папе, 2-го капитулирует Вюрмсер, и французы вступают наконец в Мантую: австрийский дом проиграл партию, и Бонапарт наносит удар по Анконе.
Но не успевает Жозефина обжиться в Болонье, как муж покидает ее, «чтобы покончить с Римом». Он увидит ее вновь лишь 24 февраля. «Я все еще в Анконе, — пишет он ей несколькими днями позже, — Не вызываю тебя сюда, потому что не все еще кончено. К тому же край здесь мрачный, и все запуганы… Я никогда так не скучал, как на этой паршивой войне. Прощай, мой сладостный друг, думай обо мне».
В Болонье, где ей нечего особенно делать, ленивая креолка пишет мужу не чаще, чем в Милане или Париже. Поэтому 1 6 февраля он сообщает ей:
«Ты печальна, больна, ты больше мне не пишешь, тебе хочется назад, в Париж. Неужели ты разлюбила своего друга? От такой мысли я чувствую себя несчастным. С тех пор, как я узнал, что ты грустишь, нежная моя подруга, жизнь для меня невыносима… Быть может, я скоро заключу мир с папой и окажусь подле тебя: это самое пылкое желание моей души… Целую тебя сто раз. Верь, с моей любовью может сравниться лишь одно — моя тревога. Пиши мне каждый день сама. Прощай, дорогая подруга».
Разумеется, он любит ее, но на смену прежней «тысяче поцелуев» уже пришли только «сто», и больше нет речи о «темной рощице»…
Тремя днями позже, послав ей 19 февраля из Толентино бюллетень о победе: «Мир с Римом только что подписан», — Бонапарт добавляет: «Если тебе позволяет здоровье, приезжай в Римини или Равенну, но заклинаю, береги себя!»
Он напрасно беспокоится. Она по-прежнему «бережет себя». Особенно от писания писем, и он опять сердится: «Ни слова, написанного твоей рукой! Господи, в чем я провинился? Думать только о тебе, любить только Жозефину, жить только для своей жены, радоваться только счастью своей подруги и заслужить за это такое суровое обращение с ее стороны? Друг мой, заклинаю тебя, почаще думай обо мне и пиши каждый день. Ты больна или разлюбила меня? Или думаешь, что сердце у меня из мрамора?.. И это ты, кому природа дала ум, нежность, красоту, ты, кто одна могла бы царить у меня в сердце, ты, что, без сомнения, слишком хорошо знаешь, какую безраздельную власть имеешь надо мной!»
24-го он заезжает за ней и отвозит ее в Мантую, но тут же покидает: он начинает решающую кампанию — наступление на Вену. Благодаря подкреплениям, приведенным Бернадотом, у командующего Итальянской армией теперь под началом 74 000 человек. Жозефина видит, как 8 он спокойно покидает Мантую и переносит главную квартиру в Бассано. Его жена, разумеется, не отдает себе отчета в том, что вышла за гения — она, вероятно, поймет это лишь утром в день коронования, но она верит в исключительное везение мужа, и вступление Бонапарта в Вену не слишком удивило бы ее. Впрочем, ее поглощают другие, бесконечно более мелкие проблемы, не говоря уже о мимолетных, к сожалению, свиданиях с Ипполитом, которого Бонапарт послал с Мармоном в Рим — они везут его письмо папе. Жозефина поручила любовнику сделать для нее в Вечном городе кое-какие покупки, но, по возвращении, Шарлю придется присоединиться к армии в Гориции, а его любовнице вернуться в Милан.
Супруга командующего вновь ведет во дворце Сербеллони «полное скуки существование» — так она называет свою жизнь. Единственное, как всегда, развлечение — прибытие курьеров с известиями от мужа и от любовника. На этот раз у Бонапарта соперник по плечу — эрцгерцог Карл[148], что не помешает ему с помощью Массена двинуться в сердце австрийских земель, приводя в трепет того, кто однажды станет его тестем[149]. Двор в Хофбурге уже готовится оставить Вену. Действительно, позднее, в 1805 и 1809, императорской фамилии, в том числе юной Марии Луизе, придется бежать от Krampus, то есть дьявола, как прозовут Наполеона в Австрии. Однако в марте 1797 у Бонапарта, ослабленного тем, что ему приходится оставлять часть войск в тыловых гарнизонах, достает мудрости остановиться в Леобене, в двадцати лье от Вены. Это дает ему основание написать своему противнику письмо, завершающееся словами, достойными легенды, которую он ткет с таким искусством: «Заслужив гражданский венок[150], я буду гордиться им больше, чем печальной славой, которую могут принести успехи на войне».
Эти «Леобенские прелиминарии» позволят Бонапарту бросить Директории угрожающий намек — он кандидат на захват власти: «Прошу у вас отдыха… поскольку стяжал больше славы, чем это нужно для счастья… Моя гражданская карьера будет, как и военная, простой и бесповоротной…»
Покамест «отдых» Бонапарта сводится к тому, что он приезжает к Жозефине в замок Момбелло (или Монтебелло), великолепную резиденцию, которая построена в разных стилях, но преимущественно в стиле барокко и которую проконсул арендовал у семейства Кривелли в окрестностях Милана. Там они ведут себя как государи. Больше нет и речи о том, чтобы приглашать к столу адъютантов и офицеров! Нередко в палатке, которую разбивают для него перед замком, Бонапарт обедает в одиночку на людях, так, чтобы его видели проходящие мимо местные жители. Как заметил один дипломат, наблюдавший за ним во «славе его», «это уже не генерал победоносной республики, а завоеватель, покоривший чужую страну для себя самого».
Никогда еще главная квартира не походила так на монарший двор. Поэт Арно рассказывает: «Вокруг генерала, но на дистанции от него, располагались высшие командиры, начальники армейских служб, городские власти и посланники итальянских государств — все, как и он, стоя. Для меня здесь было примечательно только одно: поведение этого невысокого человека среди колоссов, которых он подчинил своей воле… Бертье, Килмен[151], Кларк, даже Ожеро[152] молча ждали, пока он заговорит с ними, — это была милость, которой в тот вечер удостоились далеко не все… Этот человек из ряда вон выходящий, — сказал я Реньо, вернувшись к себе. — Все склоняется перед превосходством его гения… Он так же рожден повелевать, как столько других — покоряться. Если в ближайшие четыре года ему не посчастливится пасть от пушечного ядра, он будет в изгнании или на троне».
Как и муж, Жозефина превосходно приспособилась к неумеренным почестям и держится столь же непринужденно, как если бы родилась на ступенях трона. И, вздыхая про себя, принимает гостей, ловко говорит банальности и дает собеседникам блеснуть своими достоинствами.
146
147
148
149
Т. е. Франц I (1768–1835), император австрийский с 1792, отец Марии Луизы, второй жены Наполеона.
150
152