Герцогиня Наваррская
«Покой — какое это сладостное благо!»
Утром 4 декабря 1810 юной Жоржетте Дюкре де Вильнев, племяннице г-жи де Монтессон и г-жи де Жанлис, не сиделось на месте. Берлина Жозефины должна была отвезти ее с матерью из Парижа в Наваррский замок, где их обеих пригласили погостить несколько месяцев. Когда карета с императорскими гербами, запряженная шестеркой лошадей, с конным посыльным позади и лакеями на козлах, остановилась перед скромным домом Дюкре, Жоржетта была потрясена. До сих пор, — признается она, — ей приходилось ездить только в «тяжелых и грязных дилижансах». Благодаря приготовленным заранее подставам, скорость, с которой путешественницы преодолели сто восемь километров от Парижа до Наваррского замка, привела обеих женщин в восторг: экипаж делал в среднем по 18 километров в час. Быстрота почти как у императора!
Когда берлина въезжает на главную аллею, замок ярко освещен. «Целый отряд лакеев» — челяди стало теперь больше сотни — бросается выгружать чемоданы и картонки. М-ль д'Аврийон, которая в качестве «гардеробмейстерины» входит в штат «личной прислуги» Жозефины, ведет путешественниц в их комнату. Отсутствие хозяйки позволило архитектору Берто провести ряд работ, и Чан стал пригоден для жилья. Теперь замок хорошо обогревается калорифером, в каминах пылают целые стволы. Каждый день на отопление расходуется сорок два кубических метра дров и пятнадцать тонн угля.
М-ль д'Аврийон успокаивает г-жу Дюкре и ее дочь. Императрица, естественно, примет их только завтра, а пока пусть они отдыхают. «При мысли, что у меня впереди целая ночь на то, чтобы приготовиться к представлению Жозефине, я облегченно вздохнула, — рассказывает Жоржетта. — Я нисколько не робела, явившись с визитом в Мальмезон: в салоне там было так много народа, что все это напоминало гостиные, где я уже бывала и где меня никто не замечал в толпе; но здесь, вдали от Парижа, всем хочется развлечься, и такая неуклюжая особа, как я, станет забавой для придворных, которые, все без исключения, казались мне дерзкими насмешниками».
Вдруг в дверь стучат. Появляется г-жа д’Оденард. Ее величеству угодно немедленно видеть обеих своих гостей. Начинаются паника и аврал с туалетом. К счастью, выбирать не из чего: чтобы избавить от лишних расходов и себя, и приглашенных, Жозефина решила, что все дамы должны быть у нее в «темно-зеленых» платьях из любой ткани. В данную минуту эта униформа кажется Жоржетте тяжелой и безобразной. «Г-жа д'Оденард с исключительной добротой постаралась рассеять мои, как она выразилась, страхи, заверив меня, что в салоне Наваррского замка царит такая же терпимость, как и в любом другом».
Дрожащая м-ль Дюкре спускается по лестнице и попадает сперва в переднюю, где тридцать лакеев ждут, когда понадобятся их услуги, — Жоржетте кажется, что там их целая сотня. Затем она оказывается в гостиной, где стоят четыре камер-лакея во фраках с шитьем и шпагой на боку, и, наконец, последняя гостиная, и дежурный придверник-негр, докладывающий Жозефине о приглашенных. Несчастная девушка, опасаясь «показаться гордячкой», делает реверанс за реверансом — даже лакеям — и попадает в конце концов в игральный салон, где экс-императрица убивает вечер за обычной партией в трик-трак с каким-то «почтенным старцем». Это, как всегда, г-н Бурлье, епископ Эвре. По вечерам в замке, действительно, играют «по три франка за фишку». Когда банк мечет Жозефина, сражаются в традиционный ералаш, и каждый ставит, сколько хочет.
Три новых реверанса, и г-жа Дюкре с дочерью стоят перед бывшей государыней. Жозефина улыбается — той улыбкой, что всегда влекла к ней сердца. «Плачу я теперь, — как признается она через несколько недель дочери, — лишь время от времени».
Около экс-императрицы г-жа д'Арбер. Она по-прежнему управляет домом и тщится, хоть и напрасно, поставить заслон наплыву торговцев, наезжающих сюда из Парижа не менее часто, чем в первую зиму, и отнюдь не страшащихся ни двух дней пути, ни случайного ночлега в Эвре, коль скоро речь идет о такой клиентке, как Жозефина, Жоржетта с радостью замечает, что помимо дам из свиты экс-императрицы салон оживляет группа девушек. Среди них м-ль де Макау, которая собирается стать баронессой и будет в первый день Рождества назначена фрейлиной, обе барышни де Кастеллан и Стефани д'Аренберг, которая по-прежнему упорно отказывается съехаться с мужем, внушающим ей после ужасной свадебной ночи непреодолимое отвращение. Ее нервные припадки, от которых «трепещет все ее существо» и которые грозят «свести ее в могилу», не помешали Наполеону пригрозить ей: