— Мы все совершали ошибки, — скажет позднее Наполеон. — Евгений — единственный, кто их не наделал.
Жозефина стала бесконечно больше матерью или, вернее, бабушкой, чем прежде. Для нее нет ничего отрадней, чем принимать в Мальмезоне детей. Она доходит до того, что сама приглашает и всячески балует маленького Александра и его мать Марию Валевскую. Пикантное зрелище! Уж не присутствует ли при этих сердечных излияниях и г-жа Гадзани? Когда в июне-июле 1813 королева Гортензия отбывает лечиться в Экс-ле-Бен, Жозефина с радостью оставляет при себе обоих внуков — Наполеона и Луи. Последнего прозвали Да-Да. «Я должна, — пишет императрица дочери, — рассказать о прелестном ответе маленького Да-Да. Аббат Бертран дал ему читать басню, где речь идет о метаморфозе. Попросив объяснить, что означает это слово, мальчик сказал аббату: „Я хотел бы превратиться в птичку и тут же улететь с вашего урока, но вернулся бы к приходу господина Хазе (его учитель немецкого)“. — „„Однако, принц, — ответил аббат, — ваши слова не очень лестны для меня“. — „Нет, — возразил Да-Да, — я ведь про урок, а не про вас говорил“. Не кажется ли тебе, как и мне, что возразил он очень умненько? Невозможно выпутаться из затруднения тоньше и изящнее“».
Если оба мальчика старательно учились всю неделю, Жозефина завтракает и обедает с ними в воскресенье. Она выписывает из Парижа два автомата — двух золотых кур, несущих серебряные яйца. Она дарит их обоим внукам и предупреждает дочь: «Я подарила их от твоего имени, сказав, что они присланы из Экса».
Больше чем полвека спустя Да-Да, ставший императором Наполеоном III, с нежностью вспомнит дни, проведенные в Мальмезоне; «Я до сих пор вижу, как императрица Жозефина в своем салоне на первом этаже осыпает меня ласками и льстит моему самолюбию, старательно повторяя мои удачные словечки. Бабушка баловала меня в полном смысле этого слова, а вот мать, напротив, с самых юных моих лет старалась исправить мои недостатки и развить достоинства. Помню, как по приезде в Мальмезон нам с братом разрешали вытворять все, что в голову взбредет. Императрица, самозабвенно любившая свои теплицы и растения, позволяла нам срезать сахарный тростник и сосать его и все время твердила, чтобы мы просили всего, чего захотим. Однажды в канун какого-то праздника она вновь повторила свои слова, и мой брат, который был на три года старше и, следовательно, разумней меня, попросил у нее часы с портретом нашей матери. А я, когда императрица сказала: „Луи, проси того, что тебе всего приятней“, потребовал позволения побегать босиком с уличными мальчишками. И пусть мое желание не сочтут смешным: во Франции, где я жил до семи лет, одним из самых моих больших огорчений было то, что я всегда выезжал в город в карете четверкой или шестеркой… Как это бывает со всеми детьми, а может быть, еще сильнее, мои взгляды и помыслы притягивали солдаты. Когда в Мальмезоне мне удавалось улизнуть из гостиной, я бежал на большую террасу, где стояли на часах два гренадера. Как-то раз из окна первой передней на первом этаже я заговорил с одним из старых ворчунов, охранявших свой пост. Часовой, знавший, кто я, отвечал, смеясь от всего сердца. Я отлично помню, что сказал ему:
— Я тоже хочу побывать на учении — у меня же есть маленькое ружье.
Тут гренадер велел мне подавать команды, и я начал:
— К ноге! На караул! На ру-ку!
Гренадер же, чтобы доставить мне удовольствие, выполнял мои приказы. Легко представить себе, в какой я пришел восторг. Чтобы выразить солдату свою признательность, я бросился туда, где лежали приготовленные для нас бисквиты. Схватил один, вернулся и сунул его в руку гренадеру, который со смехом взял его, так что я был совершенно этим упоен, полагая, что в самом деле осчастливил вояку».
Оба внука Жозефины еще находились в Мальмезоне, когда она узнала, что Адель де Брок, неразлучная подруга Гортензии и, как та, воспитанница пансиона г-жи Кампан, утонула на глазах у королевы в водопаде Грези. Жозефина тотчас пишет дочери: «Я так встревожена, что посылаю к тебе своего камергера г-на де Тюрпена, чтобы он сообщил мне, как ты себя чувствуешь… Я готова и сама приехать, если только тебе понадобятся мой приезд и заботы».
Ланселот, съездив туда и обратно, сумел успокоить Жозефину. Гортензия страшно горюет, но жизнь ее вне опасности. Королева решила только задержаться на водах. И Жозефина может подольше пожить вместе с внуками.