Неожиданная новость: «королева» Жозефина проедет через Карпи за день до мужа и, может быть, даже позавтракает, пока будут менять лошадей.
Городок безумеет.
К счастью, становится известно, что императорские повара поспевают на несколько часов раньше и все приготовят, но тем не менее заняться сервировкой стола все-таки надо. Граф Бернардино готов ссудить городу все необходимое. Разве не одолжились у него уже мебелью для спальни в ратуше и стульями для собора, «весьма чистыми и с мягкими сиденьями», на тот маловероятный случай, что Жозефина захочет там помолиться?
Утром 20-го поваров все еще нет. Выходит, «королева» не будет завтракать? Но как бы там ни было, а стол накрыт, и с восьми утра муниципалитет в каретах, предоставленных ему знатными и богатыми семьями городка, ждет у въезда в Карпи. Лишь через два часа появляется прибывший из Мантуи кортеж «ее императорского величества императрицы и королевы». В эту минуту начинается дождь. Тем не менее расфранченный муниципалитет приближается к запряженной восьмеркой карете Жозефины, и синьор Карло Габарди, председатель муниципального совета, размыкает уста:
— Ваше августейшее величество, мы, правители этой коммуны…
Жозефина жестом прерывает его. Ввиду дождя и ее опоздания она освобождает советников от всякого церемониала. Муниципалитет соглашается рассесться по каретам и сопровождать на Главную площадь императорский кортеж, катящийся по лужам, где плавают розы и полевые цветы. На площади, пользуясь тем, что экипажи остановились для смены лошадей, Габарди спешит вновь взяться за свое:
— Ваше августейшее величество, мы, правители этой коммуны…
Дождь хлещет все сильней, и Жозефина опять прерывает оратора:
— Господа, мне огорчительно видеть вас под дождем. Наденьте шляпы.
Разумеется, никто из «правителей» не покрывает голову: дождь усиливается, и Габарди стоически продолжает речь, то и дело прерываемую императрицей:
— Наденьте шляпы, господа.
Вскоре ливень превращается в потоп. «Королева» умоляет:
— Уходите, господа. Я вас прошу.
Что ж, надо повиноваться. К тому же лошадей кончают перепрягать, и оратор, с которого струится вода, еле успевает вручить императрице прошение, тоже промокшее, от городских монахинь-капуцинок. Последняя улыбка Жозефины, и кортеж под водопадами ливня направляется к Болонье, где «королеву» ждут новые речи.
Габарди остается для утешения лишь пойти взглянуть на бесполезный, хоть и прекрасно сервированный стол, приготовленный в ратуше. Быть может, он хоть завтра пригодится императору и королю? Нет… И в этот день незадачливый Габарди получает последний удар. Услышав слова: «Ваше августейшее величество, правители этой коммуны…» — Наполеон прерывает его:
— Какой еще коммуны?
В три часа пополудни Наполеон нагоняет Жозефину в Болонье. Встречают их восторженно. Весь город — сплошной букет цветов. Всюду оглушительные крики и возгласы «да здравствует», многие жители решают вечером 24-го провести всю ночь на площади, чтобы не пропустить на рассвете, в четыре утра, отъезд «короля с королевой» в Модену и Пьяченцу.
В Генуе, где Наполеон с Жозефиной проводят шесть ночей в постели Карла V в палаццо Дориа, — новые речи, иллюминации, рукоплескания, триумфы, да еще в такую погоду, когда, по мнению Наполеона, жара превосходит здесь египетскую. Однако есть и кое-что новое: во-первых, кловисы, моллюски, которые кажутся маленькому двору «восхитительным кушаньем», и, во-вторых, великолепный праздник на море в сказочно погожую ночь. Плоты превращены в плавучие цветочные острова. «Адмиральская галера», на которой поместились император с императрицей, выкрашена белым с золотом, и в движение ее приводят сто гребцов в сверкающих нарядах.
В Генуе Жозефина нанимает новую чтицу, прелестную Карлотту Гадзани, чье лицо отличается редкой красотой. В данный момент она заменяет м-ль Лакост при императрице, через два года заменит первую и в постели императора.
Ничегонеделанье обрывается в десять вечера б июля: Наполеон решает вернуться во Францию, решает так неожиданно, что Жозефине чуть не приходится возвращаться туда одной. Но на дворе не 17 96 год: на этот раз она умоляет «Бонапарта» взять ее с собой, и императорский караван пускается в путь на Фонтенбло. После генуэзского зноя императорская чета, обновляющая дорогу через Мон-Сени, построенную в рекордный срок, страдает на перевале от жестокого холода. Восхитительное маленькое озеро замерзло.