Еще больше отравляет отношения брак, который Наполеон готовит для своего пасынка. Он надеется женить его на принцессе Августе Баварской, но дело еще не слажено. Прежде всего нужно расстроить помолвку дочери курфюрста с наследным принцем Баденским. Император посылает в Карлсруэ камергера генерала де Тиара, и все устраивается без особых затруднений с баденской стороны. «Ты, конечно, знаешь, что брак принца Баденского расстроился, — пишет вне себя от радости Жозефина Евгению 6 августа. — Это открывает большие возможности для известной тебе особы, Я видела ее портрет: несравненная красота!»
Остается Мюнхен, но со стороны курфюрста Баварского еще ничего не предпринято. Состоится ли брак? Жозефина надеется на это, но чуточку дрожит при мысли о бое, который ей всенепременно даст клан, как только узнает о новом династическом союзе.
Она всем сердцем любит сына. «Ты должен знать, милый сынок, — пишет она из Пломбьера того же 6 августа, — как я стенаю от вечной разлуки с тобой; мои глаза наполняются слезами всякий раз, когда я думаю о тебе или когда мне рассказывают про тебя». Конечно, пишет она ему слишком редко, и Евгений жалуется на это сестре. «Ты напрасно жалуешься, что не получаешь писем от мамы, — ответила Гортензия. — За все время своей поездки в Италию мне она написала только одно, да и то короткое; в лености с ней никто не сравнится; но если бы ты знал, что она до сих пор не может говорить о тебе без слез, ты простил бы ей лень».
В ту минуту, когда она пишет Евгению, Жозефина получает от мужа такое письмо, датированное 3 августа:
«Здесь у меня прекрасная армия, прекрасная флотилия и есть все, чтобы приятно проводить время. Не хватает мне только доброй моей Жозефины. Но этого ей не надо говорить. Чтобы мужчину любили, женщина должна вечно сомневаться и страшиться за длительность и силу своей власти над ним. Прощайте, сударыня, тысяча поцелуев повсюду».
«Император, — может признаться Жозефина Евгению, прочитав мужнее письмо, — всегда ласков со мной; я тоже делаю все, что в силах, чтобы быть ему приятной, с ревностью покончено, милый Евгений, и то, что я тебе пишу, — сущая правда. Поэтому он стал счастливее, и я тоже».
Этим семейным согласием Наполеон и его жена отчасти обязаны Гортензии. Месяц назад она писала брату, насколько придворные сплетни вредят взаимопониманию императорской четы. «Хоть я ни во что и не мешаюсь, — признавалась она ему, — но видя уныние, в какое все эти пересуды приводят маму и императора, я сочла себя вправе поговорить с генералом Дюроком. Я сказала ему, что его долг — попытаться смягчить императора, что передавать ему слова, брошенные императрицей кому попало, значит делать его несчастным…»
Мюрат, оказавшийся поблизости от Дюрока и Гортензии, навострил уши. Его ввели в курс разговора.
— Ошибка подозревать, будто кто-то ожесточает императора, — возразил он Гортензии. — Я, например, всегда стараюсь его смягчить.
Мюрат — возможно. А вот о Каролине этого уже не скажешь… Разумеется, на другое же утро Дюрок — или Мюрат? — передает разговор Наполеону, и следует объяснение Гортензии с отчимом. Наполеон находит, что падчерица рассуждает здраво, и с обеих сторон принимаются благие решения. Императрица обещает обуздать свою ревность, а дурные советчики — замолчать. Итак, Гортензия вправе написать брату: «Мама ведет себя в этой истории прекрасно: она перестала ревновать, а это уже много».
Жозефина — временно — держит слово, она, действительно, не ревнует, но лень ее все так же чудовищна. «Я нечасто получаю от вас вести, — упрекает ее император во вторник 1 3 марта. — Вы забываете друзей, это нехорошо. Не знал я, что воды Пломбьера обладают свойством Летейских вод[42]. Сдается мне, что, попивая пломбьерские воды, вы приговариваете: „Ах, Бонапарт, кто тебя полюбит, когда я умру?“ Надеюсь, до этого далеко, не так ли? У всего бывает конец — у красоты, ума, чувства, даже солнца; но вот у чего не будет конца — по крайней мере, я этого хочу, — так это у счастья, которым наслаждаются… и доброты моей Жозефины. Не могу не быть нежным, даже если смешон вам».
В среду, 25 августа, раздав кучу подарков, Жозефина вновь берет курс на Париж. На этот раз Нанси надеется «насладиться лицезрением» императрицы не так, как в прошлый, — только между тремя и восемью часами утра. Составлен и обмундированный с иголочки почетный эскорт, который выстроен бок о бок с гарнизоном, оркестром и «любимыми детьми Победы», то есть офицерами в отставке или отпуске. Жозефину, разумеется, собираются угостить неизбежным «Где может быть лучше…». Экипажи останавливаются. Императрица опускает стекло, улыбается, отвечает на обе речи — от гражданских и военных властей — и отправляется в гостиницу «Мир», сменившую название на «Империаль». Там девочки в белом декламируют приветствие, где превозносится рука Жозефины, которая «не скудеет»
42
В античной мифологии Лета — река в подземном царстве, вода которой заставляет забывать о прежней жизни.