— Светло ли у императрицы?
Иными словами, открылись ли ставни у ее величества? Таков вопрос, который с восьми утра перелетает из уст в уста по всему дворцу.
Иногда вам с понимающей улыбкой сообщают, что императрица провела ночь у императора. Это известно от Констана, который, отправившись между семью и восемью утра будить своего господина, застал Жозефину спящей рядом с мужем.
— Ты уже встаешь? — спросила она. — Полежи еще чуть-чуть.
Он притворился удивленным:
— Как! Ты не спишь?
«Затем, — рассказывает лакей, — он закатал ее в одеяло, смеясь, целуя ее и выбивая пальцами дробь на щеках и плечах жены».
Он оставил ее хохочущей. Затем в чепце «à la Наполеон» и «баварской косынке» она ушла к себе.
Камеристки вносят к ней в спальню чашку отвара или капельку лимонада, который она пьет прямо в постели. Вскоре, сразу после появления любимого песика, на этот раз венской болонки черного окраса, начинается долгий туалет. Первые ее камеристки, г-жа де Сент-Илер, состоящая при ней с августа 1804, и г-жа Бассан с годовым окладом в 6000 франков, присутствуют при этом, но отнюдь не входят в число личной прислуги Жозефины, как, впрочем, и четыре дамы-докладчицы. Их обязанности состоят в том, чтобы докладывать императрице о появлении императора, или кого-нибудь из гофмаршалов, или камергера, имеющего права входа в апартаменты монархини. М-ль Фелисите Лонгруа, одна из хорошеньких «придверников в юбке», как окрестила г-жа де Ларошфуко этих красных дам, привлекла к себе «внимание» императора, но подобная интрижка в передней недостаточно серьезна и длительна, чтобы встревожить Жозефину.
Особняком стоят конфидентки и настоящие «служанки» Жозефины: хранительница уборов г-жа Малле и четыре черные дамы, или гардеробщицы, — г-жа Шарль, бывшая горничная принцессы Аделаиды Орлеанской, а потом Гортензии; г-жа Обер, кастелянша; м-ль д'Аврийон, состоявшая сначала на службе у м-ль Таше, и, наконец, г-жа Фурно. Все они получают 1200 франков в год. Есть еще Черная Мальвина, занимающаяся всем сразу и ничем в особенности. Этот мирок суетится вокруг Жозефины во время ее туалета, который, после ежедневной ванны, растягивается у креолки до трех часов. На столиках и этажерках — счета, сохранившиеся в Мальмезоне, свидетельствуют об этом — выстроились тысячи баночек с кремами и помадами, а также хрустальные флаконы с туалетной водой из Португалии, Неаполя, Кельна, с цветами апельсина, двойной черносмородинной и бальзамическим эликсиром.
Папка из Национального архива осведомляет нас о том, что императрица берет с собой в дорогу и чем каждодневно пользуется: большое зеркало, кувшин для воды и миска к нему, горшок с миской для той же цели, две трехлепестковые жирандоли, две большие туалетные шкатулки с крышкой на шарнирах, две маленькие — с катушками ниток для вышивания, две золотые пудреницы с крышками, горшочек для протираний с крышкой к нему, два горшочка зубной пасты с крышками, чашка для полоскания рта, чашка для бульона, крышка и поднос к ней, две коробочки для мушек и крышка к ним, а также золотые предметы: два футляра, две пары ножниц, лопаточка для пудры и лопаточка для очистки языка.
На туалетном столике лежит также куча румян: Жозефина, как требует мода, расходует их в умопомрачительных количествах — на 3348 франков 10 сантимов в 1808, судя по счетам только двух из четырех парфюмеров. В 1809 расходы императрицы на румяна еще более возрастают: 3599 франков 7 2 сантима, выплаченные м-ль Мартен и г-же Шомтон, не говоря о двух других поставщиках — Жерве-Шардене и вдове Фаржон.
Наполеону нравится эта мода. Как-то вечером он любезно приказывает одной даме:
— Пойдите нарумяньтесь, сударыня, а то вы смахиваете на труп.
Но на столике, кроме румян, есть еще и белила — они помогают скрывать морщины. Иногда от Жозефины слышат:
— Видите, я не в порядке — вся в муке.
«Мука» — это излишние белила, которыми она оштукатурила себе лицо и которые, высохнув, сыплются ей на шаль или платье.
Теперь на сцену выходит некий немец. Его зовут Тобиас Квинг, и он величает себя врачом-педикюристом. За 1200 франков ежегодно он приходит каждые две недели ухаживать за ногами Жозефины. Он так настойчиво упрашивает императрицу разрешить ему выполнять свои обязанности в шитом золотом мундире со шпагой на боку, что Жозефина в конце концов соглашается.
Теперь начинается одевание.
Первым делом вышитая сорочка. У Жозефины их на начало 1809 — 399 штук, не считая тех, что «в грязном». Она меняет их по нескольку раз на дню: в записной книжке ее прачки г-жи Барбен отмечено за неделю, с 25 марта по 1 апреля, 18 штук, одна из которых — «для ванной». Судя по «Щету не величества анпиратрицы и каралевы», платки она меняет еще чаще: 9 января прачке отдано 87 штук, 18 января — 117.