Для утреннего туалета Жозефине приносят картонки со шляпами и часть от сотен ее шалей так, чтобы и первые, и вторые гармонировали с выбранным ею платьем. Императрица страстно любила шали, «она шила из них платья, — рассказывает г-жа де Ремюза, — покрывала на постель, подушки для своей собачки. Все утро она не расставалась с шалью, набрасывая ее себе на плечи с грацией, которой я не видела ни у одной женщины, кроме нее, Бонапарт, находивший, что шали слишком закрывают жену, срывал их и подчас бросал в камин; тогда она требовала другую. Она скупала все шали, что ей приносили, и не считалась с расходами; я видела у нее шали по восемь, десять, двенадцать тысяч франков».
В этот момент появляется Корвизар, лейб-медик императора. Жозефина вечно считает себя больной всеми возможными недугами, На самом деле, если не считать редкие мигрени, она крепка, как дуб, — иначе ей было бы не приспособиться к образу жизни императора. Корвизар отделывается от своей августейшей пациентки, с серьезным видом прописывая ей пилюли, представляющие собой всего-навсего хлебные шарики.
Ах, да, ей еще нужно выбрать белые перчатки — она заказывает их по шесть дюжин зараз и в январе 1809 располагает 980 парами.
Вот она и готова.
Кто там сегодня в передней? Разумеется, торговцы всех мастей. У Жозефины не хватает духу отослать их, так ничего и не купив. Ей случается приобретать чрезвычайно дорогие вещи, «исключительно ради удовольствия покупать, потому что эти вещи вовсе ей не нужны». Однако приобретения ее всегда красивы, потому что ни у кого не было такого изысканного вкуса, как у нее, — уверяет нас м-ль Аврийон. Жозефину, понятное дело, привлекают английские тонкие ткани и муслин, которые прельщают ее тем более, что в связи с блокадой[83] продажа их во Франции запрещена. Она лишь пожимает плечами за спиной мужа, когда тот кипятится:
— Это пристрастие к английскому муслину тем более нелепо, что у нас, во Франции, есть кисейные батисты, которые вполне его заменяют и из которых получаются куда более миленькие наряды. Я лично всегда предпочел бы платья из них, потому что у моей первой юношеской любви было именно такое.
Чтобы ублаготворить Наполеона, когда он спрашивает о происхождении некоторых тканей, Жозефина отвечает:
— Эта изготовлена в Лионе… А эта — на мануфактурах Сен-Кантена.
— А! — отвечает он, потирая руки. — Это доказывает превосходство наших мануфактур над другими.
Под «другими» подразумеваются английские.
Через Голландию Жозефина получает нравящиеся ей товары. И однажды — мы знаем это из донесения Фуше — два конфискованных тюка, которые собирались продать на публичных торгах, были в последнюю минуту «от имени императрицы» сняты с аукциона. Последствия, как нетрудно догадаться, оказались катастрофическими для Жозефины.
В другой раз ящики с заказом императрицы, содержавшие «английский перкаль», были задержаны на таможне, и Наполеон приказал их конфисковать. Видя, как терзается жена, не получая известий о сделанном ею «заказе», он сказал:
— Жозефина, самое большое огорчение и самое тяжкое наказание, на какое муж может обречь жену, — это запереть на ключ ее шляпы и прочие тряпки. На сей раз я тебя прощаю. Я верну тебе несколько ящиков, которые избежали уничтожения, но знай: это я приказал наложить запрет на то, что ты называешь своими «заказами».
Он возвращает их ей при условии, что она не возьмется снова за свое. А ведь он ее знал!
Слыша слово «мода», Наполеон хмурится. Однажды, проходя по Голубому салону Тюильри, он замечает модистку, которая ждет, пока ее позовут к Жозефине: та в это утро чуть-чуть прихворнула. Уже заведенный, он спрашивает:
— Кто вы?
— Мадемуазель Депо, — струхнув, лепечет торговка.
Оставив ее, окаменелую, на месте, он, буквально как «буйно помешанный», врывается в спальню императрицы, где уже дрожит вся челядь.
— Кто вызвал эту женщину? — кричит он, «жестикулируя». — Кто привел ее сюда? Мне угодно это знать.
Никто не признается. М-ль Депо, прослышав, что императрица недомогает, явилась по собственному почину: она предположила, что «ее императорскому величеству может понадобиться какой-нибудь маленький ночной чепец». Гнев императора усугубляется.
— Я хочу знать имя виновницы, я вас всех упрячу в тюрьму.
Жозефина, которой после «ночной ванны» укладывают волосы, внезапно остается лишь с супругом и м-ль д'Аврийон. Все женщины и даже куафер разбежались.
83