Разумеется, сверху донизу иерархической лестницы весь этот мирок клянчит теплые местечки и доходные должности для кузенов, кузин, шурьев… Луиза Компуэн, впавшая в нищету, тоже нередко появляется в Тюильри как просительница; императрица не собирается мстить за генеральшу Бонапарт, и горничная получает вспомоществование, «Добрая до излишества, невыразимо сострадательная, щедрая до расточительности», как скажет Констан, Жозефина не умеет отказывать. Не бывает так, чтобы в ее дверь стучали без ответа. Лакеи Жозефины постоянно несут из Тюильри милостыню, субсидии, тысячи рекомендательных писем. Особенно императрица великодушна с бывшими дворянами: 3600 франков в год г-же де Монморен; 2500 — м-ль Таше, монахине; 1800 — г-же д'Аренберг. Пенсии от 3600 до 144 франков получают г-жи Майе-Брезе, Канийак, д'Агу, Поластрон де Ла Тур, де Люин, де Фонтенель, д'Эрикур де Блиньи, де Билар, де Боже, д'Алюэн, гг. де Шавиньи, Бернар, Калон, Монтале и др. Она посылает субсидии г-же де Пардайан, вдове внука г-жи де Монтеспан[91], г-же де Герши, вдове бывшего посла в Лондоне, и даже г-же де Воде, своей бывшей сопернице. Теперь, когда опасность миновала, Жозефина не помнит зла. Чтобы получить пособие, достаточно родиться на Мартинике или «островах». В счетах «доброго ангела императора» попадаются совсем уж неожиданные записи. Например, о выплате пенсии в 1200 франков г-же Колло д'Эрбуа[92].
Натыкаешься там и на подарки живописцам, музыкантам, граверам, ваятелям; императрица любит их и покровительствует им. И, разумеется, всяческие щедроты тем, кто помогает ей скрывать «прочерченные временем морщины[93]»: 12 000 франков парикмахеру Дюплану, 1200 — педикюристу, 12 000 — еще одному куаферу… Числятся там и суммы вспомоществований г-жам Гойе, Сент-Анж и Жозефине Тальен, ее крестнице.
С 2 6 сентября по 3 1 декабря 1809 она раздала таким образом 92 3 803 франка 24 сантима, то есть почти пять миллионов нынешних франков. Сумма бесспорно внушительная. Но много ли найдется женщин, тратящих на благотворительность почти шестую часть своих доходов? В самом деле, за пять лет Жозефина получила из казначейства — на туалеты, пенсии и благотворительность — 5354 435 франков 4 4 сантима, то есть больше двадцати пяти миллионов на наши деньги[94]. «Из этого следует, — вздыхал казначей, — что ее величеству хотелось быть еще более великой и щедрой, чем это позволяли ей средства». Разумеется, не развязывай она так часто свой кошель, ее баланс не сводился бы постоянно с дефицитом. Весьма несправедливо и не очень вежливо Наполеон скажет перед смертью:
— Да, она много раздавала. Но разве она отказывала себе в чем-нибудь, чтобы раздавать? Нет. Разве она чем-нибудь пожертвовала, чтобы кому-то помочь? Вот она, ее доброта. Она раздавала, но лишь то, что черпала из мешка.
Наполеон уже не вспоминал о Бонапарте.
Он забыл то, что восхищало его когда-то — умение жены «благодетельствовать ближним», ее врожденную, а не благоприобретенную доброту, которая вовсе не легенда: Жозефина любила нравиться, даже обязывая людей.
Сумма, назначенная ей на туалеты, первоначально составляла 3 60 000 франков в год, но ловкая креолка ухитрилась довести ее до 600 000 франков. Самый крупный расход, несомненно, платья: шесть миллионов наших франков за шесть лет. Главный кредитор, иссушающий этот Пактол[95], — несомненно, Леруа, которого Наполеон называет «поставщиком тряпок» императрицы. Для Жозефины он важнее любого государя, хотя этот изнеженный модный портной всего-навсего лицемер, фанфарон и плут. Но императрица жаждет и впредь выглядеть так же, как на коронации, и Леруа воздерживается от каких-либо новшеств, в то же время именуя себя «изобретателем», потому что принимает свою особу всерьез. Он испытывает прямо-таки адовы муки, когда ему приходится иметь дело с заказчицами, являющимися к нему не в экипаже, а пешком. Провинциалкам он сбывает непроданные вещи прошлых лет. Никто не протестует — он же портной императрицы! Выдавая дочь замуж, он выпросил у Жозефины придворную карету с гербами. Она, не умея отказывать, согласилась, но Наполеон, узнав о просьбе портного, взорвался:
— А, значит, Леруа с… на меня хочет? Пусть едет в фиакре, если это его устраивает, а я не потерплю, чтобы его приказчицы раскатывали в моих экипажах!
Леруа утешается, просматривая свои счета. С начала царствования Наполеона он получил от своей августейшей клиентки головокружительные суммы. За первый год Империи на его имя записаны такие цифры: в нивозе XIII года (1805) 2316 франков, 7 мессидора — 4 000 франков, 10 термидора — 8453, 13-го — 2000, 28-го — 9066 франков 66 сантимов, 15 фрюктидора — 20 000 и т. д. Затем неожиданно Наполеон выплачивает 650 000 франков в погашение долга. Таким образом, за пять лет Леруа прикарманил 166 476 франков 73 сантима, цифру, которую следует умножить минимум на пять, чтобы выразить ее в наших франках[96].
91
92
94
Если добавить к этому суммы, выплаченные Наполеоном сразу после развода, правда, не для актива, а для пассива, цифра достигнет 6 647 580 франков 57 сантимов.
95
96
Согласно счетной книге, отрывки из которой недавно опубликовал г-н Шарль Кюнстлер, пара дамской обуви обходится в 5 франков, а у Леруа, украсившего ее перьями, может подскочить до 21, элегантное платье — до 39. Как видит читатель, для перерасчета расходов на одежду коэффициент 5 недостаточен. Напротив, для перерасчета расходов на питание достаточен коэффициент 3. Жареный цыпленок стоит в ресторане 4 франка, а разумным коэффициентом будет 3; котлета или бутылка вина — 90 сантимов. Торговцу за живую утку платили всего 62 сантима — очевидно, все-таки не за утку, а за утенка. Корову покупали за 108 франков. А сельскохозяйственный рабочий получал полтора франка в день.