Теперь Гортензия тоже плачет.
— Соберитесь с мужеством, государь. Нам оно потребуется, чтобы перестать быть вашими детьми, но, клянусь, мы его проявим. Расставаясь с вами, мы будем думать, что перестали быть помехой вашим намереньям и надеждам.
Наполеон напрасно спорит, доказывая, что Жозефина навсегда останется «его лучшим другом», а в Евгении он не перестает видеть сына; королева лишь повторяет;
— Государь, у меня есть долг перед матерью. Я ей понадоблюсь. Нам нельзя будет больше жить рядом с вами. Это жертва, но мы ее принесем.
5 декабря Гортензия выезжает навстречу брату, вызванному по телеграфу Шаппа, который действует вдоль дороги из Милана на Лион. Брат и сестра встречаются в Немуре.
— Что нас свело — хорошие или дурные вести?
Вот первые слова Евгения.
— Дурные.
Он сразу обо всем догадывается.
— Мать держится?
— Да.
— Вот и прекрасно! Мы все уедем и доживем жизнь спокойней, чем начали ее, но зачем меня женили на принцессе? Моя бедная жена — вот единственная, кого нужно жалеть. Она надеялась на короны для своих детей; она воспитана так, что придает этому значение; она думает, что меня вызвали, чтобы сделать наследником французского трона, но и она не потеряет мужества. Она так нежно любит меня, она такое совершенство, что знает: поступай хорошо и никогда не будешь несчастен.
Император принимает Евгения сразу по его прибытии в Тюильри, затем, после первого разговора, спускается с ним к Жозефине, где находится и Гортензия. У всех четверых глаза полны слез. Наполеон, хоть и не без искреннего огорчения, согласен расстаться с женой, но хочет сохранить подле себя тех, кого всегда считал собственными детьми. Евгений, как и Гортензия, считают это невозможным:
— Мы окажемся в ложном положении. Моя мать в конце концов станет вам в тягость. Наша семья, которую сочтут опальной, сделается мишенью нападок. Самые простые наши поступки начнут истолковываться как обдуманные планы. Ваши враги и те примутся нам вредить, прикидываясь нашими друзьями, а вам внушая несправедливые подозрения против нас. Лучше все бросить. Укажите нам место, где, вдали от двора и интриг, мы сможем помочь нашей матери справиться со своей бедой.
Тогда император находит довод, который побеждает их сопротивление:
— Евгений, если я могу быть вам полезен, если я заменил вам отца, не покидайте меня. Я нуждаюсь в вас. Ваша сестра не может меня оставить. У нее есть долг перед своими детьми, моими племянниками, Ваша мать тоже этого не хочет. Ваша преувеличенная щепетильность принесет ей лишь горе. Больше того, вы обязаны подумать о потомках. Останьтесь, или они скажут: императрицу бросили, прогнали: возможно, она того заслуживала. Разве не прекрасна назначенная ей роль — остаться рядом со мной, сохранить свой ранг и прерогативы, доказать, что она добивалась чисто политического развода, и заслужить новые права на уважение, признательность, любовь нации, которой она приносит себя в жертву.
Евгений и Гортензия соглашаются остаться — он вице-королем Италии, она королевой Голландской, по крайней мере, на время, поскольку бедная женщина, все больше и больше донимаемая мужем, предвидит, что ее, хоть и по совсем другим причинам, ожидает в конце пути развод. Пожаловав в Париж после 1 декабря, чтобы присутствовать при казни «этой Богарне», Людовик, к великой радости Гортензии, останавливается уже не на улице Черутти, а у г-жи Летиции. Это позволяет королеве (не покидать мать.
«Жертвоприношение стало делом решенным, оставалось его совершить», — напишет Гортензия.
Однако крестный путь Жозефины продлится до 15 декабря, дня, избранного для казни.
На третий день после страшного вечера, когда муж наконец осмелился возвестить ей о своем решении, Жозефине предстоит отправиться на благодарственный молебен в соборе Парижской Богоматери, одну из последних церемоний, на которой она будет присутствовать в качестве государыни. Точнее сказать, в качестве полугосударыни, потому что императрица отправляется в храм как простая зрительница. Она не улыбается даже при виде изнеженного Жерома в наряде из золотистого атласа с таким пышным воротником и султаном из перьев, что, когда он едет в карете рядом с императором, парижане принимают его за женщину.
Стоит жестокий мороз, и Жозефина, сидя на трибуне между королевами Испанской и Вестфальской, вся дрожит от холода. Впрочем, не только от холода, но и от воспоминаний о том, что происходило здесь пять лет тому назад. В самом деле, благодарственный молебен служат в честь помазания и коронования. Пять лет назад под теми же сводами она восприняла елеопомазание из рук папы, пять лет назад ее короновал сам Наполеон: он «пристроил» маленькую корону, «подвигая» и «сдвигая» ее с такой нежностью, что она чувствовала, как из глаз ее на сложенные руки падают слезы радости; сегодня же ей кажется, что теперь она всегда будет плакать только от горя.