Следующий день, день празднества, устраиваемого в ратуше, дается ей особенно мучительно.
Приехав туда по приказу императора, она тем не менее сразу оказывается как бы в пустоте. У лестницы ее встречают Фрошо[124] и Жюно, ослушавшийся, кстати сказать, своего повелителя, — и больше никого. Г-жа Жюно и прочие дамы, которые должны по протоколу сопровождать монархиню, улетучились. Жозефина механически, как автомат, поднимается по нарядной лестнице, и в тот момент, когда она — несомненно, в последний раз — садится на трон, глаза ее наполняются слезами.
Наконец прибывает император. Она смотрит на него, догадываясь, что именно ему обязана своим одиночеством. Когда она встает, чтобы присоединиться к нему для обычного «смотра», Бертье, спешащий вслед за Наполеоном, неуклюже запутывается в шлейфе ее мантии и даже не извиняется. Для всех ее уже нет. Жозефина улыбается, «словно заметив неловкость», но глаза ее опять полны слез и губы дрожат.
Затем во время бала все монархи располагаются на эстраде в порядке, предусмотренном этикетом. На императоре, королях, императрице и королевах парадные одеяния. Жозефина сверкает бриллиантами. Короли — Саксонский, Вестфальский, Вюртембергский и Неаполитанский — едва осмеливаются разговаривать. Они чувствуют, что при малейшем слове, которое может быть истолковано как намек на сложившуюся ситуацию, Жозефина, сидящая рядом с императором, разразится рыданиями.
Но празднества продолжаются. Все делают вид, что ничего не знают.
10 декабря, в воскресенье, Законодательный корпус прибывает в Тюильри. В своей речи император объявляет наконец публично о своих намерениях.
— Франция, — говорит он, — нуждается в ограниченной, но прочной монархии. Мы и наша семья готовы пожертвовать ей самыми дорогими нашими привязанностями.
Рубикон перейден.
11-го Бертье дает праздник в честь иностранных государей. Когда Жозефина приезжает в замок, все уже на охоте. При выходе из кареты ее встречает только один адъютант, предлагающий ей руку. Видя, что она вот-вот расплачется, офицер лепечет сочувственные слова. Она цепляется за них, повторяя:
— Ведь правда, вы не забудете меня, что бы ни случилось? Что бы ни случилось, правда?
Она догоняет охоту. Глаза у нее совсем покраснели, но все притворяются, что причина тому — мороз. За обедом веки у несчастной так набрякают, что Наполеон с намеренной веселостью объявляет:
— Я хочу, чтобы все веселились. Не желаю ни стеснительности, ни этикета. Мы здесь не в Тюильри.
Вперед, улыбаясь, выступает Бертье. Сейчас все посмеются — и всласть: он вызвал труппу «Варьете», которая представит «Каде-Руссель, учитель декламации», пьесу Ода, в исполнении Брюне, которая вот уже год не сходит с афиш на Бульварах.
Это ужасно!
Гости чувствуют себя как на иголках. Главный герой непрерывно твердит, что хочет развестись, чтобы иметь потомство.
— Для такого человека, как я, весьма горестно не иметь наследника своей славы, — вещает он. — Ей-богу, я разведусь и женюсь на молодой женщине, от которой у меня будут дети.
Затем, все более холодея, окружающие слышат прямо противоположное мнение:
— Что такое моя жена — я знаю, но откуда мне знать, какой будет та, на ком я женюсь?
Бертье последним отдает себе отчет в том, насколько страшный промах он совершил, выбрав такую пьесу. Все слышат, как он, исполняя приказ императора, смеется во все горло. Затем, внезапно заметив испепеляющие взгляды, которые бросает ему властелин, он приходит в себя и по привычке принимается грызть себе ногти «до крови».
Жозефина еле сдерживается.
— Давно ли дают эту пьесу в Париже? — осведомляется Наполеон у Бертье.
— С год, государь, — лепечет тот.
— И она имеет успех?
— Огромный.
— Очень жаль. Знай я об этом, я запретил бы ее. По-моему, господа цензоры только и делают что глупости.
Архиканцлер Камбасерес, Маре, министр императорского двора, и государственный министр Реньо де Сен-Жан-д'Анжели, секретарь по актам гражданского состояния членов императорской фамилии, готовят официальную церемонию. Статья 7 статута императорского дома оговаривает, что «членам императорской фамилии любого пола и возраста развод воспрещен», но это деталь, «относящаяся скорее к вопросам политики, чем гражданского права», никем не принимается в расчет. Все будет урегулировано на торжественном заседании, где в присутствии всех членов императорской фамилии Наполеон и Жозефина сообщат о своем решении, которое министрам останется только зарегистрировать.
124