Хоть титул и оставлен за нею, Жозефина Дольше не императрица, вернее, императрица только по имени. Эта мысль исторгает у нее рыдания все время, пока длится переезд, который Жозефина так часто совершала рядом с Наполеоном. Теперь ей всегда придется жить вдали от него. Конечно, она питала к «Бонапарту» привязанность, искреннюю нежность, но сегодня она принимает эти чувства за любовь. В эти ужасные часы воспоминания об их совместной жизни толпой теснятся вокруг нее.
Небо еще не перестало низвергать на землю водопады, а карета уже достигла Мальмезона. Жозефина нарушает наконец молчание, которое соблюдала от самого Парижа, и говорит Гортензии:
— Если он счастлив, я ни о чем не жалею.
С глазами, полными слез, она вылезает из кареты. Тут все напоминает ей о прошлом, о счастливых днях консульства, когда она начала привязываться к «Бонапарту» и забывать своего паяца Шарля… Вокруг нее происходит повальное бегство. Первый капеллан, одна из фрейлин, смотрительница гардероба дезертируют первыми, и на другой день обер-гофмаршал вынужден призвать уклоняющихся к порядку, напомнив, что до 1 января штат обязан состоять, как прежде, на службе ее величества Жозефины. За все время всего два визита — королевы Гортензии с ее дамами и герцогини Рагузской г-жи Мармон. У придворных дам, обращающихся к былой повелительнице, скорбные лица. Наклонив голову, держа платочек в руке, они словно выражают ей соболезнование. И Жозефина плачет еще горше.
7 декабря Августа пишет Жозефине, что «больше жизни» любит мужа и питает к ней искреннюю симпатию. И хотя она по-прежнему в Милане, но догадывается, как горюют ее свекровь и муж. «Я представляю твое печальное положение, — сочувствует она Евгению, — и хотя нахожусь далеко, вижу, какая радость написана на лицах тех, кто причинил нам столько зла». Набрасывая эти строки, она еще предполагает, что ее мужу придется расстаться с вицекоролевством, и, как настоящая героиня Корнеля, прибавляет:
«Вычеркнутые из списка великих, мы войдем в число счастливых. Разве так не лучше? Не думай, что я пала духом; нет, милый Евгений, в мужестве я равна тебе и докажу, что достойна быть твоей женой».
Августа не может представить себе, что на следующий день после отъезда Жозефины в Мальмезон, император оказался настолько жесток, что потребовал, чтобы Евгений Лично изложил сенаторам пункты ожидаемого от них сенатусконсульта о расторжении брака Наполеона.
В одиннадцать утра 16 декабря перед членами Сената в парадных одеяниях в присутствии королей Вестфальского и Неаполитанского (Мюрат по-прежнему улыбается) Евгений с бьющимся сердцем всходит на трибуну.
— Сейчас вам будет оглашен проект выносимого на ваше обсуждение сенатусконсульта. Я считаю своим долгом изложить чувства, испытываемые моей семьей в сложившихся обстоятельствах. Моя мать и моя семья всем обязаны императору. Он был подлинным отцом для детей императрицы и всегда видел с нашей стороны подлинно сыновние чувства.
Ему сейчас сорок лет, он в расцвете сил, он основал династию и вступил на трон благодаря множеству заслуг перед нацией и чудесных свершений во всех областях; поэтому Франция больше всего заинтересована в том, чтобы он старился, окруженный своим прямым потомством, гарантией его престола, который уже помог ему сделать родине столько добра и один может увековечить ее процветание и славу.
Поскольку бесспорно, что узы, соединяющие императора с моей матерью, не могут удовлетворить этой политической необходимости и пользе государства, я первым одобряю решение его величества. Присоединяя свои пожелания к пожеланиям его самого и всей Франции, я надеюсь, что у него родятся сыновья, которые станут покровителями наших детей.
Моя мать будет счастлива свидетельствами доверия, которые ее супруг непрестанно дает ей в этих чрезвычайных обстоятельствах. Она будет счастлива доказать, что поступила так, как велела ей совесть. Счастлива, что мужественно и достойно выполнила свой долг перед народом и собственным мужем, долг, возложивший на нее определенные обязательства с того дня, когда супруг короновал ее своими августейшими руками; ей не остается больше ничего желать для счастья и славы государя теперь, когда она видела трогательные его сожаления и стала свидетельницей борьбы, происходившей в сердце монарха, привыкшего всем, даже чувствами, привязывавшими его к супруге, жертвовать ради блага Франции и своего долга перед государством!
Все в жизни императора несет на себе печать величия. Сам Карл Великий, равно как многие другие наши короли, расставались с супругами, но ни у одного не было к тому столь важной и весомой причины, никто не выказывал в столь серьезных обстоятельствах такого, смею сказать, чувства справедливости, каким проникнуты действия его величества. Я ликую, что моя должность государственного архиканцлера дает мне право находиться сейчас меж вами и выразить свои чувства. Наша семья всегда будет семьей императора, по крайней мере, в том, что касается привязанности, преданности и любви.