Теперь это стало ритуалом. При каждом визите она плачет и рассказывает о своих «несчастьях». Плачет она и принимая пажа, который привозит ей письма от императора, и Наполеон опять ей выговаривает.
Ранним утром 1 7 января император попросил г-на д'Оденарда лично разобраться в обстановке и съездить посмотреть, как себя чувствует Жозефина. По возвращении шталмейстера он торопливо набрасывает для нее несколько строк: «Он говорит, что после переезда в Мальмезон ты совсем упала духом. Однако там все напоминает о наших чувствах, которые, по крайней мере с моей стороны, не могут и не должны измениться. Мне очень хочется тебя видеть, но я должен быть уверен, что ты сильна и чужда слабости. От последней не свободен и я, что ужасно меня мучит».
Папа в Савоне был глубоко удручен, узнав из «Монитёра», что некомпетентные юристы расторгли брак Наполеона и Жозефины.
— Нарушены все церковные правила, торжествует беззаконие, — вздохнул он.
21 января, в семнадцатую годовщину казни Людовика XVI, император собрал членов совета министров, чтобы выслушать их мнение, «какой брачный союз наиболее соответствует интересам Франции». Угадывая желание Наполеона — и Жозефины, — большинство высказалось за Марию Луизу Австрийскую, племянницу Марии Антуанетты и Людовика XVI.
«Папа-узник», как мы знаем от его «тюремщика», «погрузился в печаль», когда ему стало известно, что по-прежнему, в его глазах, состоящий в браке Наполеон поведет к алтарю австрийскую эрцгерцогиню. Четырнадцать кардиналов покорились, зато тринадцать других князей церкви, неожиданных «заступников» Жозефины, решили протестовать «каноническими средствами» и отказались присутствовать при церковном браке императора. Их прозвали черными кардиналами, потому что Наполеон принудил их сменить кардинальское облачение на сутану простого священника. Взятые «под домашний арест», они были вынуждены жить «за счет милосердия прихожан».
А в Мальмезоне не иссякают слезы.
Осушить их могло бы — по крайней мере, так думает Жозефина — лишь одно: возвращение в Париж. Разве 16 декабря император не отдал ей Елисейский дворец «в пожизненное пользование»? Король Саксонский уже выехал из дворца. Правда, там обосновалась семья Мюрата — до развода Жозефины здание принадлежало ему, но он не имеет права там оставаться. К тому же Наполеон 30 января отвечает ей по этому поводу: «Твое пребывание в Енисейском дворце доставит мне удовольствие, я буду счастлив видеть тебя почаще: ты ведь знаешь, как я тебя люблю». Но Жозефина ничему не верит. С разных сторон ей внушают, что ее присутствие в Париже будет стеснять Тюильри — это вне сомнения — и поставит в затруднительное положение высших сановников особенно сейчас, когда только и говорят что о скором браке императора. Наполеон успокаивает ее: «Я сказал Евгению, что ты больше прислушиваешься к столичным болтунам, чем к моим заверениям, и что нельзя допускать, чтобы тебя расстраивали всяческими россказнями. Я приказал перевезти в Елисейский дворец твои вещи. Ты будешь постоянно наезжать в Париж. Только будь спокойна, довольна и полностью полагайся на меня».
Письмо помечено субботним вечером 3 февраля. На следующий день, в воскресенье, 4-го, в Мальмезон вместе с еще одним письмом возвращается радость. Жозефине разрешено вернуться. Поэтому на той же неделе, с 5 по 11 февраля, она устраивается в Енисейском дворце — на той же неделе, когда Франция прочла в «Монитёре»: «Состоится бракосочетание его величества императора Наполеона, короля Италии, протектора Рейнского Союза, медиатора[132] Швейцарской конфедерации, и ее императорского и королевского высочества эрцгерцогини Марии Луизы, дочери его величества императора Франца, короля Богемии и Венгрии». 7 февраля император пригласил австрийского посла, чтобы сообщить ему о своем решении. Наполеон — это ведь сущий черт в образе человека: с ним не приходится надеяться, что он сам «попросит руки австриячки» и согласится смиренно ждать ответа.
Пока Бертье собирается в Вену, где он будет представлять жениха на свадьбе Марии Луизы, Жозефина, по-прежнему сокрушаясь, жадно собирает в Елисейском дворце вести, доходящие до нее и доказывающие, что ее царствованию пришел конец. Балы следуют за балами. Императора обуяла настоящая страсть к танцам, театру, охоте, и, словно помолодев, он думает только о том, как уложит к себе в постель пухленькую эрцгерцогиню. Он, по-прежнему не слишком учтиво, твердит:
132