В то время Жозефина написала своей дочери Ортанс из Милана 6 сентября 1796 года: «Г. герцог де Сербеллони отправляется через мгновение в Париж, и он мне пообещал, моя дорогая Ортанс, на следующий же день по прибытии в Париж навестить тебя в Сен-Жермене. Он расскажет тебе, сколько я говорю о тебе, думаю о тебе и как я тебя люблю! Г. Сербеллони передаст тебе от меня и от Бонапарта маленькие подарки для тебя, Эмилии, Эжена и Жерома. Передай тысячу приветов мадам Кампан, я рассчитываю отправить ей коллекцию прекрасных гравюр и красивых итальянских рисунков. Обними за меня моего дорогого Эжена, Эмилию и Жерома. Прощай, моя дорогая Ортанс. моя дорогая дочь. Думай почаще о своей матушке, пиши ей почаще. Твои письма и письма твоего брата утешают ее вдали от ее дорогих детей. Еще раз прощай, нежно обнимаю и целую тебя».
Неутомимый Бонапарт шел от успеха к успеху. 15 сентября он принудил Вюрмсера спрятаться в Мантуе. Но в пылу этих побед он был подавлен, потому что он находил, что письма Жозефины были редки. Он направил ей из Вероны 17 сентября такое меланхолическое послание: «Мой друг, пишу тебе очень часто, а ты редко. Ты злая, скверная, очень скверная, да еще и легкомысленная. Это вероломно — обманывать бедного мужа, нежного любовника! Неужели он потерял все права, потому что он далеко, занят делами, заботами, тяготами? Что же ему делать? Вчера у нас была очень кровавая стычка. Неприятель потерял очень много людей и был полностью разбит. Мы отобрали у них пригород Мантуи. Прощай, обожаемая Жозефина. В одну из этих ночей твои двери с треском раскроются, и я, ревнивец, буду в твоих объятьях. Тысяча влюбленных поцелуев».
Письмо из Модены от 17 октября также переполнено грустью: «Позавчера весь день вел кампанию. Вчера провел день в постели. Лихорадка и сильная головная боль. Все это помешало написать моему обожаемому другу, но я получил ее письма, и боль от разлуки в сотни миль исчезла. В тот момент я увидел тебя рядом с собой не капризную и рассерженную, а нежную, милую, с той мягкой добротой, которая присуща только моей Жозефине. Это был сон. Клянусь, это излечило меня от лихорадки. Твои письма холодны, как письма пятидесятилетней. Они напоминают пятнадцатилетний брак. В них дружба и чувства зимней поры жизни. Фи! Жозефина! Это очень зло, очень плохо, вы не похожи на себя. Что побуждает вас заставлять меня страдать, не любить меня больше, ненавидеть меня? Ненавидьте, я желаю этого: все унижает, кроме ненависти. Только не безразличие с мраморным пульсом, с застывшим взглядом, с однообразными действиями!.. Тысяча нежных поцелуев, таких нежных, как мое сердце. Чувствую себя намного лучше и завтра отправляюсь в путь. Англичане уходят с юга. Корсика наша. Хорошее известие для Франции и для армии!»
Между возвращением Вюрмсера в Мантую 18 сентября и прибытием Алвинция на Бренту и Адидж в первых числах ноября был перерыв в военных действиях в пять или шесть недель. Все это время Бонапарт боролся с политикой Директории, которая шла вразрез с его мнением. Директория совершенно не посылала ему необходимого подкрепления. Подкрепление живой силой, обещанное и столь необходимое, не прибывало. Не хватало денег на жалованье войскам. Итальянская армия сократилась до тридцати тысяч человек, и именно с таким слабым личным составом нужно было брать Корсику, удерживать весь полуостров, осаждать двадцать две тысячи австрийцев, укрывшихся в Мантуе, наводить страх на Рим и Неаполь, доведенных до крайности чрезмерными требованиями Директории, и, наконец, оказывать сопротивление новым громадным силам Австрии, армии Алвинция.
Бонапарт злится. Он пишет членам Директории 6 октября: «Мы всё портим в Италии. Растворяется авторитет наших сил. Нас просчитывают,
Влияние Рима огромно. Очень плохо, что порвали отношения с этой силой. Если бы я располагал сведениями по всему этому, я бы продолжил переговоры с Римом, как с Грецией и Венецией. Всякий раз, как ваш генерал в Италии не будет в центре событий, вы пойдете на большой риск. Я не прибегаю к языку амбиций; у меня слишком много гордости, и мое здоровье настолько пошатнулось, что я чувствую себя вынужденным просить о преемнике».