После обеда пили кофе на террасе и лишь поздно вечером возвращались в залы. Бонапарт присоединялся к общему разговору, направлял его, руководил развлечениями общества, заставлял петь романсы прекрасную мадам Леопольд Бертье, просил генерала Кларка рассказать истории и рассказывал их сам. Он отдавал предпочтение фантастическим рассказам, волнующим воображение, ужасным приключениям, сказкам о привидениях, и ему нравилось усиливать эффект модуляциями голоса, которые вызвали бы зависть у самого талантливого актера. Вечер заканчивался, большинство приглашенных возвращались из Монтебелло в Милан и по дороге любовалось странной и неожиданной иллюминацией: поля светились миллиардами летающих блесток, или, скорее, миллиардами фосфоресцирующих мушек, которые будто танцевали на траве, и прыжки их доходили до четырех или пяти футов над землей. Этот феномен создало неисчислимое множество светлячков.
«Сколько воспоминаний, — писал Мармон, будущий герцог Рагуз, — сохранилось в моей памяти от этого трехмесячного пребывания в Монтебелло! Сколько движения, величия, надежд и веселья! В то время для нас честолюбие, амбиции были вторичными, нас занимали лишь наши обязанности и наши удовольствия. Между нами всеми царило искреннее и сердечное единение, и никакие обстоятельства, никакие события не могли его затронуть».
Окруженный своей семьей, товарищами по оружию, младшими офицерами, бывшими для него и слугами и друзьями, Бонапарт тогда переживал период успокоения и мечтал о спокойствии, согласии и прогрессе для народов. Мармон представляет нам его таким, каким он был в то время: уверенным в своих взглядах, действиях, поступках, речах, когда он ничем не пренебрегал, чтобы удерживать и увеличивать расположение, уважение и даже подчинение всех. Но с близкими — со своей матерью, со своей женой, со своими братьями и сестрами, со своими адъютантами — он был добр, приветлив до фамильярности, любил шутить, но в его шутках никогда не было ничего обидного. Иногда он присоединялся к играм офицеров из своего окружения и даже побуждал присоединиться к ним солидных австрийских послов, высказывая при этом с редкой легкостью в речи и удивительной щедростью свежие и недюжинные мысли, в общем, в этот период «у него было море обаяния, и это отмечали все».
Что касается Жозефины, изящество и приветливость которой вызывали всеобщее восхищение, она пробовала, так сказать, играть свою будущую роль государыни. Самые заметные по положению, красоте и уму миланские дамы собирались вокруг нее. Неизменно она была исключительно приветлива, благожелательна, принимая с радушием гостей в своих салонах. При ее отъезде с Мартиники старая гадалка сказала ей: «Вы будете больше, чем королева». Уж не начинало ли сбываться это предсказание? Ее обожал человек, вызывавший всеобщее восхищение, ее окружало все то, что могло привести женщину в восторг, и ее чело еще не почувствовало тех зазубрин, которые обнаруживаются у короны.
Бонапарт продолжал быть влюбленным в свою жену, и рассказанный Арно анекдот подтверждает, насколько Жозефина имела власть над своим супругом. У нее была маленькая собачка, мопс, который откликался на кличку Фортуне и к которому она была очень привязана, несмотря на то, что он напоминал о трагических событиях. Во время заточения в период террора она была разлучена с виконтом де Богарне, который тоже томился в тюрьме. Ее детям было разрешено приходить со своей гувернанткой на свидания с ней в тюрьму. Но на всех свиданиях присутствовала охранница. Гувернантке пришла мысль принести с собой мопса Фортуне, который проник в камеру Жозефины и принес ей спрятанные в ошейнике послания с новостями. После 9 термидора Жозефина не захотела больше расставаться со своим маленьким другом. Однажды в замке Монтебелло он сидел на том же канапе, что и хозяйка. «Вы видите этого господина? — спросил Бонапарт, обращаясь к Арно и показывая ему пальцем на собаку. — Это мой соперник. Он был хозяином постели мадам, когда я женился на ней. Я захотел его прогнать — тщетное желание. Мне заявили, что нужно выбирать: или лечь где-нибудь, или согласиться разделить с ним постель. Это меня изрядно раздражало, но нужно было либо принимать все как есть, либо отступить. Я уступил. Фортуне менее сговорчив, чем я. Подтверждение этому я ношу на своей ноге». Как все фавориты, нахальный и агрессивный Фортуне имел большой недостаток: он на всех лаял и всех кусал, даже собак. Однажды в Монтебелло он имел неосторожность наброситься на злого сторожевого пса повара. Тот одним ударом клыков убил мопса. Жозефина была безутешна, и несчастный повар решил, что ему конец. Через несколько дней, столкнувшись в саду с прогуливающимся генералом, он испуганно побежал от него. «Почему ты прячешься от меня? — воскликнул Бонапарт. «Генерал, после того, что сделал мой пес…» — «Ну и что!» — «Я боялся, как бы мое присутствие было вам неприятно». — «А твой пес, разве его уже нет у тебя?» — «Простите, генерал, но он больше в сад ни ногой, особенно теперь, когда у мадам есть другой…» — «Пускай бегает в свое удовольствие, может быть, он освободит меня так же и от другого».