К полдню прикатил на новых дрожках отец Андрей. Стройный, высокий, с красивым русским лицом, он сжал Настину голову сильными руками, крепко поцеловал в лоб.
– Ну, Серафима бескрылая, ну, красавица писаная! Ждал, когда на именины позовут, а тут на тебе: шест-над-ца-ти-летие! И не выговоришь сразу!
Он прошуршал лиловой, с синим отливом рясой, и перед лицом Насти возникла коробочка красного сафьяна. Сильные руки батюшки открыли ее: на розовом шелке в углублении лежала черная жемчужина.
«Papa как в воду глядел!» – подумала Настя и улыбнулась.
– Се драгоценный жемчуг со дна океана. – Отец Андрей в упор буравил ее сильными глазами. – Но не обыкновенный, а черный. Обыкновенный в раковинах растет, раковина под водой открывается, свет попадает, вот он и блестит от свету. А это – другой жемчуг. Черный. Потому как носят его во рту мудрые рыбы в глубине, которые Бога жабрами слушают. Носят тысячу лет, а потом драконами становятся и реки охраняют. Enigma!
– Благодарствуйте, батюшка. – Настя взяла из его рук коробочку. – А как… это носить?
– Это не носить, а хранить надо.
– Как рыба?
– Можно и как рыба! – захохотал отец Андрей и, стремительным движением огладив бороду, огляделся в прохладно-светлом воздухе гостиной. – Ну и когда же прикажут подать?
– Погоди, святой отец. – Саблин вошел в гостиную. – Успеешь еще наклюкаться!
Они обнялись – крепкотелые, рослые, похожие бородами и лицами – и трижды громко расцеловались.
– Ох и завидовал я тебе, брат, третьего дня! – Сергей Аркадьевич держал отца Андрея за лиловые плечи. – Черной завистью! Черной завистью!
– Это почему же? – выгнул толстые брови батюшка.
– Сашенька! – закричал на весь дом отец. – Ты только послушай! Еду мимо его подворья, глядь, а у него арестантская рота девок сено прибирает! Да какие девки-то – кровь с молоком! Не то что наши малахольные!
– Да это матушка моя мокровских наняла, – засмеялся отец Андрей. – Они в Мостках стоговали, вот и…
– Не видал, ох не видал я там твоей матушки! Только девки! Одни девки! – захохотал отец.
– Да ну тебя, право! – махнул рукой батюшка.
– Саблин опять пошло шутит? – Мать вошла, поцеловалась с отцом Андреем. – Настенька, пора.
– Уже? – Настя показала ей жемчужину.
– Какая прелесть!
– Черный жемчуг, maman.
– У-у-у! – Отец обнял мать сзади, заглянул через плечо. – Из-за моря-окияна, прямо с острова Буяна! Красиво.
Часы пробили полдень.
– Пора, Настюша, – серьезно тряхнул головой отец.
– Что ж, пора – так пора, – трепетно вздохнула Настя. – Тогда я… сейчас.
Войдя в свою спальню, она открыла дневник и крупно написала: ПОРА!
Сняла с шеи цепочку с бриллиантом, посмотрела. Положила под зеркала рядом с брошью. Открыла коробочку с жемчужиной, посмотрела прямо на нее, потом через зеркало:
– С собой?
Подумала секунду, открыла рот и легко проглотила жемчужину.
Темно-синий шелк кабинета отца, копия звездного неба на потолке, бюст Ницше, слои книг, огромная древняя секира во всю стену, руки, крепко берущие Настю за плечи.
– Ты сильная?
– Я сильная, papa.
– Ты хочешь?
– Я хочу.
– Ты сможешь?
– Я смогу.
– Ты преодолеешь?
– Я преодолею.
Отец медленно приблизился и поцеловал ее в виски.
Красно-каменный забор внутреннего двора, свежая побелка недавно сложенной большой русской печи, голый по пояс повар Савелий с длинной кочергой перед оранжевым печным жерлом, отец, мать, отец Андрей, Лев Ильич.
Няня раздевала Настю, аккуратно укладывая одежду на край грубого дубового стола: платье, нательная рубашка, панталоны. Настя осталась стоять голой посреди двора.
– А волосы? – спросил отец.
– Пусть… так, Сережа, – прищурилась мать.
Настя тронула левой рукой косу. Правой прикрыла негустой лобок.
– Жар справный, – выпрямился, отирая пот, Савелий.
– Во имя Вечного, – кивнул ему отец.
Савелий положил на стол огромную железную лопату с болтающимися цепями.
– Ложитесь, Настасья Сергевна.
Настя неуверенно подошла к лопате. Отец и Савелий подхватили ее, положили спиной на лопату.
– Ноженьки-то вот так… – Белесыми морщинистыми руками повар согнул ей ноги в коленях.
– Прижми руками, – склонился отец.
Глядя в тронутое перьями облаков небо, Настя взяла себя за колени, прижала ноги к груди. Повар стал пристегивать ее цепями к лопате.
– Полегшей-то… – озабоченно подняла руки няня.
– Не бойсь, – натягивал цепь Савелий.
– Настенька, выпростай косу, – посоветовала мать.
– Мне и так удобно, maman.
– Пускай лучше под спиною останется, а то гореть будет, – хмуро смотрел отец Андрей, расставив ноги и теребя руками крест на груди.