…Условен царь, условны его и доброта и жестокость, и милосердие и бездушие, безусловен лишь частный человек. И только в пределах семьи все подлинное и безусловное, потому что невосполнимо. Восполнимы броненосцы, полки, армии, невосполнимы дети, любимая жена. В частной жизни все единично, частная жизнь возвышает единичное как Единое и Единственное. Именно в частной жизни труднее всего, быть может, соединяется то, что так просто решается в теории. А если к этому добавить, что нравственное существует лишь только как личное, возникающее лишь в глубине души, «где все дозволено», как мгновение частной жизни, то… наше обращение к частной жизни двух современников, двух участников русско-японской войны не будет казаться праздным подглядыванием.
Можно было бы и не вспоминать пустяки частной жизни царя, если бы они не заполняли дни человека, не допускавшего и мысли о том, что его безраздельная власть над жизнью и смертью несметного числа людей может быть поставлена под сомнение.
Читая письма деда и записи царя, сделанные в одно и то же время, диву даешься не различию, а именно их одновременности.
Общественное сознание, взращенное духовной культурой минувшего лишь календарно века, почитает непреложным исходить из гуманистических принципов, что понимают не только истинные поборники человечности, но и лукавые авантюристы, а государь, сродственно средневековому владыке Иоанну Грозному, пребывает в убеждении: «Нешто я не волен в животах холопей моих?»
Царь на Страстной неделе, утром в Великий четверг причастился Св. Тайн с детьми и дядей Алексеем. Дед причастился раньше, 20 марта.
Ст. Борзя. Марта 21 дня.
Вчерашний день, 20-е Марта, был для меня самым счастливым днем за все время нашей разлуки. Во-первых, я приобщился Св. Тайн, т. к. говел на прошлой неделе; во-вторых, вчера оправдалось мое предположение — я получил твое запоздалое письмо. Сердечно благодарю тебя, голубка, за это твое письмо-дневник. С большим интересом и удовольствием прочитал я его. Но, дорогая, откровенно скажу, что тяжело было все-таки услышать в твоем дневнике слишком большое нервничанье. Очевидно ты до сих пор не спокойна. Лучше уж, милая, позабудь обо мне на время и хорошенько успокойся и не взвинчивай свои нервы и без того расшатанные.
Не могу не сказать тебе и свое спасибо за то, что прислала мне письмо Александры Михайловны, хотя оно было адресовано и не мне. Но она расточает по моему адресу такие похвалы, каких я тоже не заслужил. Несправедливо приписывает она мне все в деле улучшения ее здоровья. Она и сама так отнеслась к своему лечению и к врачебным советам, как относится далеко не каждый больной. Это конечно влияло громадным образом на улучшение ее здоровья. Ты очень хорошо сделала, прислав мне исследование ее мокроты.
Что касается карточки, то мое мнение таково: ты вышла безусловно прекрасно, я же вышел гадко, как по большей части выхожу. Не стоит, по моему мнению, раздавать кому бы то ни было карточки, где мы сняты вместе. Но конечно тут ты можешь иметь одинаковый голос и можешь со мной не согласиться. Тогда делай, как знаешь. Впрочем, не думай пожалуйста, что я смотрю на это серьезно и, если сказал, то только затем, чтобы ты знала мое мнение, а не затем, чтобы мешать тебе поступать так, как тебе хочется.
Я вполне здоров телесно, но на душе тяжело и чувствую себя неважно. Причин тому много. Главная думаю та, что пребываю в разлуке с тобою и в полной неизвестности, когда же наконец увижу мою родную Каролю, обниму ее и расцелую. Затем скверно чувствуется и потому, что общество офицеров, среди которых невольно приходится вращаться, меня вовсе не удовлетворяет. Все их интересы сводятся к картам и пьянству, чего я не люблю, и потому, конечно, избегаю проводить с ними время. Приходится сидеть одному и скучать. Дела теперь много меньше, времени свободного много. Читать нечего. От скуки перечитал имевшиеся у хозяев квартиры приложения к «Родине» — романы довольно невысокого качества. Естественно является желание, чтобы поскорее двинули нас дальше. Тогда хоть интерес будет представлять само путешествие. Дорога и дальше весьма красива и местность в Манчжурии оч. живописна по словам бывших там. Знаешь, милый мой ангел, если Бог даст нам устроиться и все будет хорошо идти, то мы с тобой сюда непременно должны спутешествовать — по крайней мере хоть до Байкала.
Ну каково ты провела праздники? Отдохнули ли и весело ли себя чувствовала?
Передай от моего имени Марии Дмитриевне Горчаковой, что глубоко благодарю ее за приветствия и добрые пожелания. Мне хотелось познакомиться с ней, именно у меня было желание поручить ей — этой редкой душе, этому чистому сердцу и уму другую родную душу — душу Кароли. Я хотел просить ее не оставлять Каролю своим теплом и сердечным отношением. Но даже прежде просьбы я хотел искренне поблагодарить ее уже за то, что она успела вложить из своих нравственных и духовных сокровищ в душу Кароли. Может случиться, конечно, что и никогда мне не придется познакомиться с этим редким человеком, поэтому прошу тебя, деточка, передай ей то, что я только что написал. Если бы мы больше знали таких людей, больше имели с ними общения, мы — люди обыкновенные, будничные, грубые и сами были бы лучше и чище. Буду счастлив, если ты, Кароля, ученица Марии Дмитриевны, будешь во всем достойна своей высокой учительницы. Мое желание расходится с твоим, когда ты выражаешь мне, что хочешь быть достойной меня. Нет, дорогая, стремиться нужно вверх, а не вниз! Я думаю, не ты должна стремиться стать достойной меня, а наоборот, я должен достигнуть тебя, а ты уж стремись еще выше! Так-то, моя дорогая!