…Хотелось бы, чтобы ты нашел подходящего преемника Сазонову, не надо непременно дипломата! Необходимо, чтобы он уже теперь познакомился с делами и был настороже, чтобы на нас не насела Англия и чтоб мы могли быть твердыми при окончательном обсуждении вопроса о мире… Ради Бэби мы должны быть твердыми, иначе его наследие будет ужасным, а он с его характером не будет подчиняться другим, но будет сам господином, как и должно быть в России, пока народ еще так необразован…
…И вот еще другая вещь — извини, дружок, но это ради твоего блага они мне говорят. Не дашь ли ты распоряжения Шт.(юрмеру) послать за Род(зянко) /гадина/ и строго сказать ему, что ты настаиваешь на окончании бюджета до Пасхи, потому что тогда тебе не надо будет их созывать, даст Бог, до лучших времен — осени или после войны. Они нарочно медлят, чтобы вернуться потом и возобновить свои ужасные либеральные предложения. Многие говорят то же самое и просят тебя настоять на том, чтобы они окончили работу теперь. И ты не можешь делать уступок, вроде ответственного министерства и т. д., и всего чего они хотят. Это должна быть твоя война, твой мир; слава твоя и твоей страны, а во всяком случае не Думы, — они не имеют права вмешиваться в эти вопросы. Ах, как бы я хотела быть с тобою!..
…Это прямо отчаяние, что на фронте наступила оттепель, и мы не можем наступать, так как сидим глубоко в воде. Ужасно не везет, но может быть, это скоро пройдет. Хорошо, что ты послал за тремя главнокомандующими, чтобы с ними все обсудить…
…Я счастлива, что все радуются назначению Шувалова. Дай Бог ему успеха!
Ну, дружок, должна кончать письмо. Дети все тебя нежно целуют. Осыпаю тебя горячими поцелуями, любимый муженек мой. Навеки твоя старая Женушка».
Не оставляет императрица вниманием и здоровье наиболее видных государственных деятелей: «Гучков очень болен; желаю ему отправиться на тот свет, ради блага твоего и всей России, — поэтому мое желание не греховно». Надо ли напоминать, что сам-то Гучков, принимая «ради блага всей России» отречение императора Николая Второго от престола, ни ему, ни его семье «отправиться на тот свет» не желал, хотя отношение к нему государыни не было для него тайной.
Для тех же, кто сам не спешит «отправиться на тот свет», у государыни есть в запасе и другие средства; не уставая помогать государю править страной, государыня и за неделю до отречения подскажет: «Я надеюсь, что Кедринского из Думы повесят за его ужасную речь — это необходимо (военный закон, военное время), и это будет примером. Все жаждут и умоляют тебя проявить твердость». Надо думать, речь идет о Керенском, но и не только о нем; на следующий день, 25 февраля 1917 года государыня будет вести ту же линию и требовать расправ: «… за антидинастические речи необходимо немедленно и очень строго наказывать, тем более, что теперь военное время…»
Очень строго… по законам военного времени, это что ж, вешать или стрелять?.. Суровая дама, даже беспощадная, но это же ради Бэби, ради царя и всей России, а потому, к сведению верующих, — не греховно!
Интересно наблюдать, как сам русский язык оберегает цельность и определенность моральных понятий, защищая их от лукавых мудрецов, стремящихся для оправдания низости и скотства придать этим понятиям «растяжимый» смысл. Есть правда, но есть и полуправда, то есть все равно правда, но неполная. А вот «полулжи» нет, ни слова, ни понятия. Ложь всегда ложь, в каком бы количестве она не была предъявлена. Так же и порядочность или благородство. Нет в русском языке, разве только у юмористов, понятия полупорядочный, в сущности, это все равно, что прохвост. Впрочем, быть может, есть смысл ввести понятие «полублагородный» для уравновешивания с одной стороны происхождения, с другой сугубо личных свойств и качеств.
Как яйцо не может быть частично тухлым, так и душа эгоиста, в конечном счете, качественно однородна, она способна, впрочем, и на благородные и на бескорыстные поступки, пока это не приносит личного вреда, не требует жертв, а служит приумножению добродетельной репутации.
Коллизии возникают трудно объяснимые. Примерный семьянин, заботливый и добрый отец, верный и нежный муж по службе получает телеграмму от капитан-лейтенанта Рихтера о том, что возмущенные латышские и эстонские крестьяне утоплены в собственной их крови, телеграмма о жестокой расправе украшена резолюцией: «Ай да молодец». Человеческое общество несовершенно, и власть, может быть, и обязана и казнить и миловать. Палачи, мастера на скорую расправу всегда были нужны власти, нужны они и поныне, власть их держит к себе поближе, ласкает, награждает, это понятно, это власть. Но ликует-то от доблести палача человек! Восторг и радость заказаны власти, это проявления исключительно человеческие.