«Она успокоится, а потом предпочтет всем своего мстителя», – думал он, как дикарь, по-своему, о душевном настроении милой, не полагая, чтобы ей могло нравиться теперь что-нибудь иное, нежели мщение.
– Чем они мне насолили… Эх, не хотелось бы рассказывать, да надо! За этим и явился, – ответил он на вопрос старухи, – отдохну у тебя, поем, и побреду в Аварикум к вергобрету с донесением.
Беда грозит битуригам: Верцингеторикс сделался вергобретом арвернов; жестокости его нет пределов; он затеял увлечь всю здешнюю область в заговор против римлян, до которых битуригам до сих пор почти дела не было, и явится завтра сюда с войском. Если ему не дать отпора, он тут погубит всех лучших людей. Ах, бабушка, я выслушаю ответ здешнего вергобрета и старейшин на мое донесение, а потом вернусь к вам. Бежим отсюда! Верцингеторикс обрек на жертву богам тебя и Амарти.
Амарилла задрожала от ужаса, Риг-тан глубоко задумалась; Эпазнакт продолжал молча доедать говядину. Несколько минут прошло в полной тишине, нарушаемой только тихим говором слуг на поляне да мычанием стада.
– Я знала… я предчувствовала, что это случится, – сказала Амарилла, робко подняв свой взор сначала на старуху, потом на Эпазнакта, – злодей еще не забыл меня… я помню его ужасные клятвы отомстить… он приезжал сюда вскоре после моего поселения у тебя, Риг-тан… я тогда промолчала об этом… Верцингеторикс, уже женатый, опять приставал ко мне. О, ненавистный! Тогда было нельзя причинить мне вред, и он затаил злобу… теперь время настало.
Эпазнакт сделал порывистое движение, готовый броситься к ногам красавицы, но удержался. Он только вскочил со своего места, замахал руками и вскричал:
– Мы бежим, Амарти, обманем злодея. Мои приверженцы со мной, а кроме них недалеко отсюда на берегу реки Лигера стоит весь легион эдуев под начальством Дивитиака. Мы успеем благополучно доехать до Бибракта.
Он с восторгом смотрел на красавицу, ожидая ответа. Амарилла снова задумалась, тяжелая борьба происходила в ее душе.
– В Бибракте римляне, – наконец с трудом молвила она. – Я поклялась не делить с ними огня и воды.
Это озадачило и огорчило дикаря.
– А здесь Верцингеторикс и жертвенный костер! – вскричал он, моментально впадая в глубокую скорбь. – О, Амарти, ты пойдешь за мной и бабушкой.
Амарилла еще немного боролась со своей робостью, но затем горделиво выпрямилась и решительно ответила:
– Нет, я не пойду… Я не могу нарушить своей клятвы… Мне страшно, Эпазнакт, но нарушить добровольно клятву бесчестно…
– Амарти! – вскричал он в отчаянии, и слезы, как у ребенка, полились ручьем из его глаз. – Амарти, ты не можешь… ты не должна умирать. Особенно ради Верцингеторикса. О нет!
– Отчего же нет? – перебила Риг-тан. – Амарти бездетная, покинутая женщина, не имеющая непременной обязанности продолжать земное существование, тем более что и я отжила мой век. Мы умрем вместе! О, как я рада! Я не одна унесусь к моему мужу и богам. Обними меня, милая Амарти!
Амарилла стала на колени перед своей покровительницей и обнялась с ней.
– Бабушка, и ты не пойдешь со мной? – спросил удивленный Эпазнакт. – Твой брат желает этого.
– Нет, внук. Поклонись от меня брату, поблагодари за его заботы о моем спасении и скажи, что я рада моему жребию и благодарна племяннику за избрание меня жертвой. Образа мыслей Гобанитиона я не разделяю, римлянам не сочувствую, нахожу дело восстания против завоевателей похвальным и сочту за честь для себя сожжение за успех бойцов свободы. Мое имя само определяет мне род кончины[73].
Когда умер мой муж, я желала разделить его судьбу, но вследствие горя внезапная болезнь сразила меня во время похорон. Пятеро друзей, двадцать рабов, пятьдесят коней сожжено вместе с покойником, а меня коварные родственники позабыли – не положили на костер рядом с милым. Тень мужа не дает мне покоя; он призывает меня к себе неотступно; мне давно пора к нему. Я ждала дня годовщины его смерти, чтобы торжественно взойти на костер на его кургане.
Племянник присоединяет к этому желанию еще честь быть жертвой за отечество. Он, я уверена, согласится соединить то и другое, принесет меня богам здесь, в лесу, на кургане моего мужа, потому что для него все равно, где совершить церемонию. К битуригам ты не ходи – они сочувствуют арвернам и соединятся с ними, хоть римляне и не притесняли их.
Амарти враждебно смотрит на моего племянника как на человека, навязывавшего ей любовь, но как короля-вергобрета бойцов свободы она обязана уважать его.
– Уступить Амарти этому злодею на истязания! О, никогда я этого не позволю!