Через несколько минут Эпазнакт очнулся, лежа на полу хижины.
– Амарти! – слабым голосом позвал он. – Ты со мной.
– Я… успокойся, милый, – сказала Амарилла, наклонившись к лицу его.
– Я наконец мил тебе, Амарти! Ужасная рана на груди моей… назови меня женихом хоть перед моей смертью!
– И без этого я назвала бы тебя… и Гунд-ру, и Беланда одобрили это… ты друг Церинта…
– Мы с ним римские сольдурии без клятвы, товарищи, поменявшиеся оружием.
– Да, мы с ним друзья, – подтвердил Церинт.
– А я все-таки добьюсь суда над Амариллой! – раздался голос у двери. Все увидели Фабия. Пьяный сотник, узнав о тяжелом состоянии внезапно вернувшегося из разведки Эпазнакта, забрел в дом Церинта прямо из таверны, где играл с Дивитиаком. Он нетвердыми шагами, шатаясь, дошел до середины комнаты и, удерживаясь за печку, повторил:
– Добьюсь суда! Быть тебе под секирой!
– Сотник, будь моим гостем, но оставь друзей моих в покое! – сказал Церинт.
– Ты что за птица? Ты – сын рыбака… Ты – Разиня… а я… я – Фабий… я – потомок Фабия Максима, Фабия Пиктора, потомок трехсот Фабиев.
– Тем более тебе стыдно являться в мой дом в нетрезвом виде и оскорблять мою сестру.
– Она тебе не сестра… она – патрицианка… изменница… жена моего друга… она… она как преступница должна быть осуждена!
– Но как невеста нашего друга Эпазнакта она прощена! – возразил новый посетитель, оттолкнувши Фабия от печки.
– Император… Цезарь! – воскликнул Фабий. – Будь же справедлив!
– Все в моем войске считают меня справедливым, кроме тебя, Люций Фабий, – сказал император, насмешливо улыбаясь, – только ты один почему-то считаешь несправедливостью, что я не преследую эту женщину, не сделавшую мне ничего дурного.
– Мой друг Аврелий…
– Да он давно женат на другой и спокойно живет, позабыв о своей первой неудачной женитьбе… Он сам виноват перед Рубеллией Амариллой в том, что женился перед самым походом и бросил ее без защиты и совета, увезши из родительского дома. Не тебе судить чужие грехи, Люций Фабий! Вспомни твои собственные, муж маркитантки!
– О Цезарь! Спеши к Аварикуму! – проговорил Эпазнакт.
– Никуда я не поспешу, пока не узнаю, что опасность для моего друга миновала, – сказал Цезарь, сев на стул подле больного.
– Я умираю… так, по крайней мере, мне теперь кажется, – продолжал Эпазнакт, – ты назвал Амарти моей невестой… ты простил Амарти…
– Я мог бы назвать ее и твоей женой, мой друг, если бы это могло облегчить твои страдания.
– Моей женой?!
– Как император войска, я и верховный жрец его… я имею право заключать и расторгать браки друзей и слуг моих.
– О Цезарь! Ты можешь дать мне счастье… но Амарти… она еще не отомщена.
– Я отомщена, Эпазнакт, – сказала Амарилла, – для меня довольно и того, что ты спас меня от врагов моих.
– Не время теперь для меня заниматься делами любви, – сказал Цезарь, – но две клепсы[75] я могу посвятить счастью друга… Давайте бумаги для написания брачного свидетельства! Жертвы мы принесем после, на досуге.
Бумага была принесена.
– Но Амарти еще не согласилась осчастливить меня перед смертью, – сказал Эпазнакт, вопросительно глядя на свою невесту.
– Разве без слов, мой милый, ты не понял, что я согласна?! – возразила она, прильнув к нему.
– Теперь затруднение в том, может ли подписаться жених, – сказал Цезарь.
– Чтобы назвать Амарти моей супругой, я подписал бы мое имя, если бы проклятые кадурки даже отрубили мне руки! – вскричал Эпазнакт, поднявшись с пола, и уселся на стул подле Цезаря.
– О, любовь, ты поднимаешь с одра смерти! – воскликнул Цезарь, поняв, что дикарь схитрил, уверив всех в опасности для своей жизни, воспользовавшись своим обмороком; Цезарь весело улыбался. – Но для скрепления бумаги нужны три свидетеля. Я хочу, чтобы эти три свидетеля счастья моего друга были все из знатных особ. Первым буду я, вторым – Цингерикс, вергобрет седунов, а третьим… – он обвел комнату пристальным и мрачным взором, – третьим будет сотник Фабий, потомок трехсот Фабиев.
Сотник, как безумный, бросился к двери, чтобы убежать вон из дома, но возвратившийся Друз не выпустил его.
– Цезарь! – вскричал Фабий. – Ни за что!.. Поставить мое имя рядом… с именем моего… оруженосца… даже ниже… ниже этого… Разини!
– Ты поставишь свое имя ниже имени Юлия Церинта, или я предам тебя суду за то, что ты обругал разиней вергобрета седунов при свидетелях. Подпишись, Фабий, или иди под арест!
75
Каждый час у римлян и греков разделялся на три клепсы, содержавшие по 20 минут, отчего и их водяные часы назывались клепсидрами.