Фульвия видела молодого Антония, сидевшего подле своего названного отца-триумфатора. Гордо глядел на народ этот красавец. Мужественный, отважный и… совершенно бесчестный.
Взгляд Антония напомнил ей Катилину. Фульвия видела заговорщика, когда он, оскорбленный, выбежал из сената, воскликнув: «Вы хотите пожара!.. я погашу этот пожар развалинами Рима».
Если бы у Катилины был достойный его советник, он теперь въезжал бы с триумфом в Рим вместо консулов, но злодей никого не слушался, а только повелевал. Фульвии вспомнился Цезарь – ловкий дипломат, храбрый воин, удачливый поклонник женщин. Цезарь благоволит к молодому Антонию, а тот давно подражает Цезарю. Если теперь они соединят свои силы во имя идей Катилины, то… Размышления Фульвии нарушили громкие крики.
Амариллу же не интересовала роскошная обстановка триумфа. Красавица явилась сюда с единственной целью: встретить и поздравить своего мужа. Она не взглянула ни на песенников и музыкантов, ни на самих консулов.
Храбрый Петрей и Метелл Целер, ехавшие вслед за триумфальной колесницей, также не были примечены ею.
За легатами тянулась верхом и пешком преторианская гвардия.
– Фабий! Люций Фабий! – окликнула Амарилла хорошенького юношу.
– Амарилла, здравствуй! – отозвался сын Санги, в рассеянности назвав подругу своего детства ее деревенским именем. Они хотели обняться, но лошадь Фабия погналась за другими конями, и он не мог удержать ее. Оглянувшись с седла, юноша хотел что-то сообщить Амарилле.
– Аврелий… наш Аврелий… там… – донеслось от него сквозь музыку, топот коней и неумолчный говор нескольких тысяч голосов.
Где там? Живой там, позади, в толпе всадников своей когорты, или мертвый там, далеко на поле Фезуланском? Амарилла вглядывается в лицо каждого проходящего и проезжающего участника триумфа. Все они в лавровых венках проходили и проезжали мимо нее по четверо в ряд. Публия Аврелия между ними не было, не было и его слуги-оруженосца.
Амарилла узнала брата Гиацинты, служившего оруженосцем у Фабия. Это был ленивый молодец не старше шестнадцати-семнадцати лет, постоянно нечесаный и неумытый, заспанный, зевающий и скучающий, но даже от скуки не пытающийся заняться никаким делом; рыжий, со здоровым румяным лицом, по которому можно было безошибочно определить, что ни одна умная мысль еще ни разу не шевелилась в мозгу этого рыбацкого сына, прозванного Разиней…
– Церинт! – позвала Амарилла.
– Амарилла, здравствуй! – ответил рыжий молодец, как и Фабий, забыв второпях ее новое имя.
– Где мой муж?
Одной из особенностей ума Разини было то, что он не мог, несмотря ни на какие обстоятельства, ответить прямо на вопрос, выражая кратко и ясно главную мысль, а всегда прежде городил чепуху, не относящуюся к делу, а потом уже сообщал то, о чем его спрашивали. В одних случаях это было недостатком, благодаря которому он вытерпел дома много побоев как от родных, так и от соседей, считаясь никуда не годным идиотом, а с другой стороны, именно это дало ему выгодное место, потому что Фабий любил Разиню за то, что он такой, любил и всячески потешался над ним в свободное время.
Разиню можно было прибить как безответного, хотя он и считался свободным сыном отпущенника. Разине можно было не выдавать жалованья в злополучные дни, когда все деньги проиграны. Разиню можно было оставить сторожить незапертый сундук, зная, что он ничего не украдет.
– Где ваш Аврелий-то, – отозвался он на вопрос Амариллы, – а жарко он, лихо дрался!
– Да теперь-то где?
– Дрались, дрались… ох, толкают! После скажу все по порядку…
Он хотел следовать за товарищами, но Амарилла удержала его за руку.
– Аврелия здесь нет? – настойчиво спросила она.
– Нет.
– Где же он? После расскажешь по порядку, а теперь скажи – жив ли он?
– Помер.
– Убит?
Свет помутился в глазах Амариллы.
– Помер Аврелий, – повторил Церинт, увлекаемый толпой вперед.
– Где же Аминандр? – с трудом выговорила она в последней надежде, что старый оруженосец мужа опровергнет ложный слух.
– Аминандра нет, пропал без вести.
Толпа увлекла Церинта. Амарилла упала в истерике на руки Мелании и Марцелины, служанок Фульвии. Она не видала больше ничего.
Все участники церемонии прошли в храм Юпитера Капитолийского для принесения благодарственной жертвы, за ними последовали знатнейшие женщины. Площадь опустела, народ разбрелся по домам, кроме небольшой кучки зевак, смотревших как красавица бьется в истерике, получив весть о смерти мужа. Одни лишь жалели ее словами, а другие совались со своими непрошеными услугами, предлагая кувшин с водою, нюхательные эссенции и всякие снадобья. Дикие рыдания Амариллы постепенно перешли в тихие всхлипывания, потом она погрузилась в забытье, близкое к обмороку, которое продлилось часа три.