Вдоль рядов чинно похаживали пушкари, за которыми увязывалось немалое число любопытных ратников, что с охотою слушали умные суждения о меткости огненного боя, зарядах и свойствах порохового зелья. Пушкарское дело славилось на Руси на зависть враждебным иноземным государствам. И редки были в других землях пушкари, что могли бы равняться искусной пальбой с русскими. Пожарский чаял извлечь пользу из таких преимуществ.
В толпу ратников затесались тайные посланцы Заруцкого Стенька и Обрезка. Давно должны были исполнить молодчики строгий наказ своего вожака, но не смогли и потому пребывали в крайнем удручении. Ещё бы им не тужить! К Пожарскому не удалось подступиться, его всюду окружал и сопровождал служилый люд. В ополченских станах охотников устранить главного воеводу не сыскалось. Напрочь отреклись от злодейского умысла смоленские стрельцы, усмирённые нагрянувшим к ним князем Хованским.
А с лукавым челядинцем Пожарского Сёмкой Хваловым вышла у атамановых посланцев сущая оплошка: он, знай себе, справно вытягивал да вытягивал денежки, божась зарезать спящего князя ночью, но только за нос водил. Вечор соумышленники выследили на улице Сёмку, припёрли к тыну, но тот стал окликать проходящий мимо дозор и с нахальством бухнул Стеньке с Обрезкой: «Не спятил я, чтоб мне — от дождя да в воду. Уносите ноги, робяты, покуда целы». Да и был таков.
Ничего теперь не оставалось молодчикам, как попытаться прикончить Пожарского в людской толчее, когда он станет осматривать пушечный наряд. Остро были наточены засапожные ножи, прикрытые полами зипунов,— только б не случилось промашки да не дрогнула б рука. Для верности соумышленники разделились: Обрезка остался у пушек, а Стенька подался ближе к избе.
Припадая на раненую ногу, как всегда бывало при недомогании, Пожарский шёл меж рядами и указывал пушкарям, какие орудия взять в поход на Москву, а какие оставить на месте за ненадобностью, либо свезти в кузню.
Обрезка судорожно метался в хвосте густой свиты князя, но пробиться вперёд был не в силах. Знаменитый на всё ополчение здоровенный коваль Федька Ермолин двинул его железным кулачищем в плечо:
— Чего снуёшь под ногами зазря? Аль задумал что? Мотри, не помилую.
И уже с настороженностью поглядывал на него, следуя за княжьими людьми. Обрезка принуждён был отступиться.
Увидев, что Пожарский закончил осмотр и повернул к рубленому крыльцу Разрядного приказа, толпящиеся на дворе ратники скопом двинулись к нему. Как из частого решета, посыпались вопросы:
— Скоро ль в Москву, Дмитрий Михайлович?
— Каки полки наперёд выступят?
— Будем ли воевать подмосковны таборы?
— Али по рукам на мировую?
— Ужель свей с нами заедин пойдут?..
Пожарский не отвечал. Истомлённое лицо его мертвело, стягивалось. Князя снова шатнуло. Один из ополченских казаков подхватил Дмитрия Михайловича под руку, довёл до крыльца. Ратники сочувственно зашептались, передние стали оттеснять напиравших сзади.
Поглощённые давкой люди не могли увидеть, как, проскользнув к самому крыльцу, Стенька выхватил нож из-за голенища и ткнул им в князя, целясь вниз под рёбра. Но злодеяния не случилось. В мгновение удара Стеньку нечаянно толкнули под руку: и нож, отклонившись, вонзился в бедро ополченского казака, который поддерживал Пожарского. Казак с громким стоном повалился на бок.
Поначалу никто ничего не мог уразуметь. Несколько человек склонились над раненым и обнаружили возле него окровавленный нож. Злодейское оружие подняли над головами, показали всем.
— Никак лиходейство, братцы! — раздались возмущённые голоса.
Взопревшею спиною Стенька вминался в толпу. Лелеял надежду, что не распознают. Но в его бегающие горячечные глаза вдруг упёрся негодующий взгляд смоленского стрельца Ларивона.
— Вона лиходей, — указал Ларивон на Стеньку.— Он рядился князя зарезать.
Незадачливого злоумышленника схватили. И ратники на месте учинили бы скорую расправу, но Дмитрий Михайлович не позволил:
— Оставьте, сперва потолкуем с ним по душам.
В допросе Стенька не утаил ничего.
4
Уже не в съезжей избе, а посередь стана у Которосли, в походном шатре, сошёлся Пожарский со товарищи. Тут были только люди близкие. Ни Бутурлин, ни Черкасский, ни Матвей Плещеев, ни прочие искушённые в сечах военачальники на зов главного ополченского руководи не откликнулись.