Увидев невесть откуда взявшегося Подеева, Минин приятельски кивнул ему, прося обождать. И хоть ничем особым не выдал удивления Кузьма, старик понял, что тот немало поразился его приезду и обрадовался — затрепетали сошедшиеся на переносье брови, распрямились.
Подеев отвёл в сторонку лошадь и, поправляя упряжь, как бы между делом стал прислушиваться к завязавшемуся невдалеке занятному разговору. Атаманы рассказывали Минину, как сподручники Заруцкого поносят ярославское ополчение, которое-де и собралось для того, чтобы воевать с казаками, а не с ляхами.
— Враки, пустые домыслы, — неторопливо и степенно изъяснял Минин. — Нам супротив казаков воевать не с руки. Лиходейство Заруцкого — тут едина помеха. Вон под Угличем полтора десятка казачьих атаманов со всеми своими станицами к нам перешли. А чего б им перемётываться, коль за врагов бы нас почли? Пошто православным враждовать? И давно бы мы стакнулися с казаками в подмосковных станах, не будь оттоль зловония.
— Так, — соглашались украинные посланцы. И снова начинали перечислять свои обиды на подмосковных атаманов.
Наконец Минин распрощался с ними и, поспешив к Подееву, крепко обхватил его за плечи. Старик чуть не задохнулся в объятиях. От радости на глазах слёзы выступили.
— Помыслил вот, — стал говорить он возбуждённо, с запинкою, — что не шибко гораздо мне без тебя, Минич. Знать, единою ниточкою мы повязаны, назначено, знать, нам: куды ты — туды и я. Хоть стар дюже, а, гляди, сгожуся.
— Всё ли ладно в Нижнем?
— А чего ему Нижнему-то содеется — стоит! Покой у нас, тишь, спячка. Звенигородский с Васькой Семёновым из своих хором носа не кажут, будто их нету в городе. Как ушли вы, так всё и заснуло. И накатила тоска на меня, тошнёхонько невмочь стало. Я и махнул к вам сюды, Минич. Кланяются тебе все, Савва-протопоп, Федюшка Марков... Да, а Фотину весть наособь, — спохватился старик.
— Что за весть така?
— Настёна-то его в тягости, чреватая.
— Ай ну! Гожа для детины весточка...
Так, по-свойски толкуя, они шли к избе, где стоял на постое Минин. Послушная лошадь Ерофея брела за ними следом, волоча груженную домашними лакомствами телегу.
Ввечеру у Минина, как в былые времена в Нижнем, собралось множество народу. Сошлись близкие Кузьме нижегородцы единой большой семьёй, не чинясь и не считаясь, кто выше по службе, а кто ниже. Всем был тут равный почёт: что Болтину, что Стёпке Водолееву.
Успевший намахаться веником в мыльне, в чистой рубахе и с расчёсанной бородой, поблескивая потным челом, старик Подеев блаженствовал от всеобщего внимания. И хоть замучили его расспросами, хоть не давали никакого передыху, он продолжал разглагольствовать в охотку и был готов не закрывать рта до самой глубокой ночи.
Всё же постепенно унялось возбуждение. И разговор перекинулся на ярославские дела. Тут живее и шумнее всех оказался Водолеев. По своей привычке резать правду-матку он завёл речь о том, что, по его разумению, бояре и воеводы в земском совете ловки только языками чесать, а ополченскую ношу тащит один Минин и что он без воевод ещё лучше со всеми делами управится. Так превознёс Минина запальчивый Стёпка, что всем стало неловко, а пуще всех Кузьме. Выручил его Подеев.
— А ты знашь ли, шишига, о желве да норцах?[77] — лукаво сощурясь, спросил старик расходившегося хвалебщика.
— Не-ет, — протянул Водолеев, чуя подвох и уже кляня себя за несдержанность: намолол вздору с три короба, хоть и от чистой души.
— Ну так послушай, — отёр лицо старик чистой холстинкой. — В некоем озерце любо-мило жили норцы и желва. Однако стало иссякать озерцо. Замыслили норцы лететь в ино место, где лучше. А желва глаголит им: «Вам-ить горюшка мало, а мне, распрекрасной, куда деватися? Берите уж и меня с собою». Ответствуют ей норцы: «Возьмём тебя, коль строгий наказ наш соблюдёшь — уст не отверзать, покуда вместе лететь будем». Желва, вестимо, поклялася. Сыскали норцы доброе прутие и велели ей зубами вцепиться в него посерёдке, а сами ухватилися за концы и воспарили в небушко. Проходили по земле недалече некий люди навроде тебя, Стёпка, задрали башки кверху и диву далися, и почали праздно славословити: «Эко у нас желва-то какая кудесница! Эко её в каки выси занесло!» Возгордилася от словес тех дурища, отверзла уста-те и пала наземь.