А покуда пухом стелилась мягкая от пыли дорога. И клубящимися столбами поднималась и висела пыль за повозками и конницей в знойном недвижном воздухе.
В числе самых последних выехал из разорённого города Семён Хоненов. Обсыпанный пылью с головы до ног, потный, грязный, он с остервенением нахлёстывал мосластую лошадку, сидя по-мужицки боком на тяжело нагруженной телеге.
Мимо него по долу с гиком промчалась последняя казацкая сотня.
— Крепче держи вожжи-то! — насмешливо крикнул ему какой-то разудалый озорник.
Хоненов остановил лошадь: чего доброго, отнимут добычу. За воровскими казаками дело не станет — раздуванят махом.
Семён плюнул на обочину, высморкался, почесал в затылке. И, взяв лошадь под уздцы, свернул в сторону, на травяной просёлок. От греха подальше.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
На исходе июля, в 27-й день его, поднялось войско.
Призванный из Троицы, где он пребывал на покое, дряхлеющий ростовский митрополит Кирилл благословил ратников.
Закончился молебен в Спасском монастыре. Напутственно, во славу воинства и за одоление им супостатов затрезвонили колокола.
Поднятая на руки, проплыла светлым ободряющим ликом Казанской Божьей Матери мимо встающих на колени ратных полков и густых скопищ провожающего народа писаная ярославским изографом икона. Будто опадали и снова вздымались широкие людские волны там, где её проносили. И когда икона оказалась в самой голове войска, когда златозарно, багряно и чермно колыхнулись позади неё боевые тканые хоругви, на миг замер Ярославль.
Никакой звук не нарушил священной тишины.
Ни одна душа ни о чём вслух не возгласила.
В исповедном очищении перед Богородицей, вечностью и судьбою истово замерли все.
С онемелым и бледным от сдерживаемого волнения лицом возник перед полками, чуть обочь их, князь Дмитрий Михайлович Пожарский, махнул шестопёром.
И, напрочь разрывая тишину, надрывисто взвыли сурны. Ударили полковые набаты и бубны.
Двинулась рать своим крестным путём.
Не государево войско шло — земское ополчение. Не блистали его ратники дорогим убранством и золотыми доспехами, не отличалось оно, как то велось при последних царях, пышностью свиты из чванных дворовых воевод и воевод для посылок, дворян-оруженосцев и дворян у знамени, стремянных и рынд с государевыми саадаками, рогатинами и сулицами.
Но не походило ополчение и на расхристанную вольницу во всякой драни и рвани, на сброд гулящих людишек-шишей с топорами, косами да вилами.
То была рать крепкая, гожая, справная. Ни в чём не терпела она нужды: ни в оружии, ни в припасах, ни в ладной одёже. Всего у неё было довольно. Не блистанием брала — доброй снастью. И не сыскалось бы тут никого, о ком бы молвили: пущай нагишом, да зато с палашом. Минин не скупился на сряду, и даже самые захудалые из детей боярских отправились в поход одвуконь.
Двигаясь, войско блюло строгий порядок. В голове и по бокам находились конные дозоры. Всякий обоз или кош шёл за своим полком. Были назначены головы, что не допускали заторов и сутолоки. Высланные вперёд устройщики готовили стоянки для ночёвок и отдыха войску.
Пёстрой и разноликой была рать. Сошлись в неё люди из многого множества городов: замосковных, понизовых, рязанских, поморских, заоцких, северских, украинных. Даже из литовской украйны пожаловали. Правда, из иных мест набралось всего с десяток, а то и с пяток людей, однако всем в ополчении оказали одинакую честь, не поставили одних выше или ниже других. Ибо все люди тут были останние, последние, какие только сыскались и отозвались в Русском государстве. По щепотке набраны.
Примкнуло к ополчению немало отбившихся от воровства казацких станиц.
Взбивали копытами дорожную пыль выносливые бахматы романовских, касимовских, темниковских, кадомских, алатырских, шацких и казанских татар.
Были в ополченских рядах чуваши, черемисы, вотяки.
С особой ратью двигался сибирский царевич Араслан. Да, явились на подмогу Пожарскому из самого дальнего далёка, из тех краёв, что лежат за Чердынью.
Прислали даточную да посошную силу со своих владений монастыри.
Влились в ополчение охочие иноземцы.
Привёл от Строгановых отряд стрельцов и казаков Кондратий Недовесков.
И всё же людей едва хватало, чтобы твёрдо рассчитывать на успех. При государях в ратях насчитывалось по сто тысяч с лишком. Но куда нынешним до тех времён! Ныне оторопь брала от того, как страшно оскудела Русь людьми. И всё за каких-то десять лет, считая с лютого голодного лихолетья. А потом — сечи, сечи и сечи. Кровь, кровь и кровь. Море крови пролито. Великое число людей убито и покалечено. Откуда новых взять?