— И туды б нам живой ногой, ребятушки, а? — задоря казаков, указывал Шамка на Фроловские ворота Кремля. — Крут бережок, да рыбка вкушна. Напушти, Боже, шмелошти!
Здоровой рукою Шамка стискивал древко копья, на конце которого мотался ребристый польский шлем с оперением. Казаки, хохоча, обступали шпыню. Кто-то протягивал ему скляницу...
С маху брать кремлёвские стены удачливые ратники не стали. Близился вечер. Был на исходе октября 22-й день.
3
Внезапное самовольное взятие казаками Китай-города ускорило переговоры начальных воевод со Струсем. Струсь уже не ставил никаких условий, кроме одного: оставить всех из сдающегося гарнизона в живых.
Спустя три дня ополченские ратники и казаки из таборов съехались у Каменного моста над Неглинной против Троицких ворот, откуда поляки спервоначалу должны были выпустить думных бояр.
Секла по лицам колючая снежная крупка. Порывами налетал ветер, проносясь вдоль берега Неглинки, заполненного народом. Громадным расползшимся пятном чернела средь снега толпа, оживлённо шевелилась, гудела многими голосами. Таборные казаки сгрудились своими станицами и были они при оружии, с развёрнутыми знамёнами. Всяк смекал, такая их сряда вовсе не из почтения к изменным боярам. И встревоженно переглядывались земские начальники меж собою.
Когда распахнулись окованные железом створы ворот и люди узрели выходящих на мост бояр, над толпой раздался пронзительный свист. Встречь изменной знати полетели брань и хула.
— На колени их! Пушай прошенья прошат! — надрывался Шамка, вставший с дружками возле самого моста.
— Анафема-а! — распяливал обросшее чёрным волосом зевло грозного обличья монах со странническим посохом в руках. — Креста на них несть, христопродавцах! Папежникам да люторам потворщики!..
— По запечью хоронилися! — неслось из толпы.
— Ляхам сраки лизали!
— Жигимонту Русь продали!
— Из рода в род позор им!..
Несколько дюжих молодцов из московского посада с трудом удерживали молодую вдовицу, которая стремилась вцепиться в роскошную бороду Мстиславского, что еле двигался через мост впереди небывало смиренного и оробевшего боярства.
Непокрытая голова Фёдора Ивановича была повязана холстиной с пятнами засохшей крови. Всем своим немощным видом боярин являл изрядно претерпевшую в польской неволе жертву. С боков его поддерживали два донельзя измождённых холопа.
За Мстиславским понуро брели тесной кучкой жалкий Иван Воротынский, ковыляющий Иван Романов да сурово насупленная старица Марфа с тщедушным, боязливо таращащим глаза сыном Михаилом. Чуть не вплотную к ним волочил ноги Фёдор Шереметев и рядом с ним Борис Лыков.
А уж следом тянулись прочие думные и приказные чины, страшно исхудавшие и чуть живые.
Чем ближе подходили бояре к народу, тем громче становился угрожающий шум толпы. Казаки потрясали копьями и саблями. Вздымала кулаки московская тягловая чернь.
Перепуганные бояре остановились посередь моста, не отваживаясь больше ступить и шагу. Стояли с опущенными головами.
Пожарский повелел ратникам своего полка расчистить проход. Они принялись за дело на диво нехотя и вяло и чаще вступали в перетолки, чем двигались.
Недвижно стыли на ветру, отворотясь от хлёсткой крупки, первые люди государства и, напротив них, выдвинувшись из толпы, мрачно восседали на застоявшихся конях Трубецкой и Пожарский, полковые воеводы и казачьи атаманы. Узкая свободная полоска, которую в один миг бешеным потоком могла затопить своевольная толпа, разделяла злосчастное боярство и военачальников. Но никто не смел преступить незримую черту.
Постепенно стихал шум вокруг. Готовность бояр покорно принять самую злую участь смиряла дикие страсти.
В толпе уже послышался чей-то сострадальческий всхлип, сменившийся причитаниями и плачем. Жалость растопляла души.
— Не в полон же они к нам, а из полону, — стали говорить в толпе.
— Знамо, натерпелися.
— Господь уже покарал их, довольно бы.
— Своих-то да не миловать!
— Не палачи мы, чай.
И помалу стала расступаться толпа, открывая путь прощённым боярам.
Будто нащупывая прочную твердь, опасливым мелким шажком ступил вперёд вельми одряхлевший в осадном сидении Мстиславский. Его покачнуло, и холопы тут же подхватили под руки боярина. Медленно тронулись и остальные.