Голова был низкоросл, но плотен и крепок, с тяжёлым мясистым лицом, большим горбатым носом, черноволос. Смотрел исподлобья с презрительной насмешливостью, чуя за собой превосходство в силе и власти.
— Мигом стражу кликну, а ты порты сымай, готовь задок, — оскалил зубы он.
— Не доводи до греха, — с невозмутимостью предупредил Кузьма.
— Мне грозить? Мне?! — взвился надзорщик. — Я вам не Шереметев, чтоб спущать!
Он резко взмахнул кулаком и ударил Кузьму в лицо. Тот лишь чуть пошатнулся, шапка слетела в снег.
— Ещё хошь?
Но Кузьма не запросил пощады.
— Поле! — сказал он.
—Ах, поля возжелал? Поединка? Мне, боярскому сыну, с тобой, алтынщиком, честью меряться? Ишь куда метишь, сиволапый!..
Не подходя близко, мужики всё плотнее окружали их, со стороны набегали любопытные. Подъезжали даже на санях. Стрелецкая же стража оставалась поодаль, всем успел насолить зловредный городный голова, страже не хотелось за него вступаться. Времена вольные настали.
— Без поля не отпущу тебя, мне срамиться перед ними негоже, — кивнул Кузьма на мужиков. — Все они поручники мои.
Твёрдость Кузьмы и сбивающееся кольцо чёрных людей лишь на миг смутили надзорщика. Недолго думая, он выхватил из ножен саблю:
— Будь по-твоему, задам я тебе поле! Не пеняй!..
Но Кузьма с удивившим надзорщика проворством вдруг отскочил в сторону, выхватил из-за спины бич и махнул им. Надзорщик и шагу ступить не успел, как конец бича хлестнул его по сапогам.
— Ну не сдобровать тебе! — злобно крикнул он Кузьме и кинулся к нему. Но тут же сбитая слетела его шапка.
— Вот и оказал ты мне честь! — показал Кузьма на шапку.— И ещё окажешь.
Не мог поверить глазам своим надзорщик. Только что перед ним был один человек — спокойный и степенный, а, глядь, уже иной — дерзкий, сноровистый, ухватчивый. Это ещё больше распалило ярость. Надзорщик бешено закрутил саблей, пытаясь отсечь мелькающий прямо у носа змеиный хвост бича. Но всё попусту. Хлёсткий удар обжёг ему руку, сабля чуть не выпала из неё. И уже горячий пот струился по лицу, и уже взмокла спина. Надзорщик заметался, уворачиваясь, — бич везде настигал его.
Сперва робко, в кулак да в бороду, а потом, не таясь, стали похихикивать мужики.
Некоторые уже заходились в смехе: знатную Кузьма устроил потеху.
По-медвежьи взревел надзорщик и, оставив Кузьму, в безрассудном неистовстве рванулся к зевакам. Мужики отпрянули, повалились друг на друга. И тут цепко обвил надзорщика бич, и от сильного рывка надзорщик пал на колени. Сабля отлетела в снег.
— Вставай-ка, судиться к Скопину пойдём, — сказал посрамлённому польщику Кузьма. — Пущай он нас докончально рассудит.
— Проваливайте! — трясясь от неизлитой злобы, прохрипел городный голова. — Со всем добром вашим! Чтоб духу вашего тут не было!
— Впрок бы тебе наука пошла, — пожелал Кузьма, спокойно свёртывая бич.
В тот же день обозники покинули Александровскую слободу. На прощание Уланка сказал Кузьме:
— Помяни моё слово, мира на Руси и впредь не будет, покуда меж людьми не Бог, а бес лукавый. Не станет лжи да гордыни в людях — не станет и греха. В едином истом покаянии-то и обретётся согласие. Крепкие духом сыскаться должны, что не своё, а людско выше поставят. Не сыщутся — всё сызнова прахом пойдёт.
— А Скопин?
— В его руке токмо меч, — загадочно усмехнулся старец.
Выехав за острог, обозники увидели в стороне ряды стрельцов, слаженно взмахивающих копьями. Перед ними восседал на коне ладный иноземный латник.
— Рехтс!.. Линке!.. — донеслись до мужиков непонятные слова.
Снег переливался искристыми россыпями. Солнце било в глаза. И калёная стужа лишь бодрила при таком яром сиянии.
— А чо, ребятушки, — опуская вожжи, обернулся к сидящим в его санях Кузьме и Гаврюхе Подеев, — нонче на Ефимия солнце — рано весне быть. До Сретенья домой бы подгадать, там и весну справим. Добро бы покой с ней пришёл, помогай Бог князю Михайле!
— Помогай Бог, — пребывая в задумчивости, отозвался Кузьма.
И никак не могло прийти в голову мужикам, что вскоре Скопин будет отравлен завистниками-родичами.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
1
Сигизмунд увяз под Смоленском. Уже восемь месяцев длилась осада Раскалённые пушки, беспрестанно лупившие по крепости, не могли разрушить её мощных стен и башен, на совесть поставленных зодчим Фёдором Конём. Не оправдали надежд и взрывы петард и подкопы.