— Иванку? — вздёрнула брови Марина.
— Самое царское имя, счастливое имя. Да и меня так кличут! — засмеялся атаман, и сабля на его боку, сверкая дорогими каменьями, заколыхалась.
Марина тоже улыбнулась, но тут же посмотрела на царика, и глаза её стали жёсткими, злыми. Ещё вчера захотелось царице дичи, даже во сне ей привиделся тушёный заяц в кислой сметане, как готовят его в Польше. И она весь день гнала мужа на ловитву, ныне же кулачным боем подняла с постели, но беспутный пропойца сразу забыл обо всём при виде чарки.
— Ты ж мувил[36], ты ж!.. — Марина задохнулась от негодования.
— Зараз, зараз, — смущённо залепетал царик и, не глядя на Заруцкого, ретировался к двери.
Выехав со двора, атаман оглушительно, с язвительным ликованием захохотал, так что даже конь под ним вздрогнул...
С неразлучным шутом Кошелевым и несколькими ловчими в окружении конной татарской стражи царик помчал за город на заячью травлю.
Было уже далеко за полдень, когда внезапно сполошно ударили колокола. Марина, почуяв неладное, заметалась по покоям.
Наконец объявился Кошелев, подкатился к ногам царицы, напуганный, долго не мог вымолвить ни слова. Ему дали напиться.
— Убили, убили нашего благодетеля, матушка! — по-бабьи заголосил он. — Охранный начальник Петруха Урусов убил... Отмстил поганый за хана своего Ураз-Мухамеда. На санях из самопала подшиб, а опосля ещё головушку саблей... Напрочь головушку-то, напрочь... не уберегли родимца!..
Волчицей взвыла Марина, бросилась вон из покоев, вон со двора. Бежала, ничего не видя. По улицам разъярённые толпы уже гонялись за татарскими мурзами, до смерти забивали их.
На санях везли в церковь обезглавленное тело. Марина натолкнулась на эти сани, безумно рванулась в сторону, и тут же скорчило её, опрокинуло. Подбежавшие челядинцы подхватили свою царицу, унесли в покои.
Очнулась Марина поздней ночью, при блескучем мерцании свечей увидела крадущуюся к дверям тень. Не успев испугаться, узнала шута. В руках он держал тяжёлую пухлую книгу.
— Цо? Цо то ест? — иссохшими губами прошелестела Марина.
Шут обернулся к ней, таинственно подморгнул:
— Талмуд государев. Надобно ухоронить.
— Талмуд? — изумилась царица.
— А тебе неужли неведомо? Осударюшко-то наш...
Марину снова стало корчить, и Кошелев исчез. Постельная девка, спавшая прямо на полу, мгновенно вскочила, услышав протяжный Маринин стон.
Через несколько дней косматый площадной подьячий сновал по калужскому острогу и пьяно вопил:
— Ивашкой нарекли младенца!.. Иваном!!! Царь пресветлый народился!.. На страх боярам явлен новый Иван Грозный!..
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
1
Хоть и присягнул сторожевой Зарайск Владиславу, однако с Москвой перестал сноситься и держался наособицу. Ближе Москвы была Рязань, а там затевал новую крамолу неугомонный Прокофий Ляпунов.
Присыпанные снегом, неколебимыми богатырями стояли семь суровых, словно бы насупленных, башен зарайского кремля, сложенных до половины из белого, грубо отёсанного камня с кирпичной кладкой поверху. Никаких украшений, никаких затейливых венцов — всё для боя, для обороны и отпора. Глубокий ров окружал крепость, синея свежими намётами. С белёсого неба цедился окрест тускловатый зыбкий свет.
Оглядев пустынные дали и реденькие извилистые нити тропок на застылом русле Осётра, князь Пожарский вышел из-под деревянного шатра наугольной Караульной башни и неспешно двинулся по стене.
На широких галереях копошились пушкари, поднимая на блоках заряды и укладывая их у своих затинных пищалей. Вверх и вниз по лестницам, приставленным к переходам, деловито сновали ратники. Их передвижения убеждали Пожарского, что дело спорится на всех трёх ярусах боя: верхнем, среднем и подошвенном.
Но озабоченность не сходила с его впалого лица. Ратников было мало, и при длительной осаде могло приключиться всякое. Князь спустился со стены, задумчиво встал у отводной Никольской башни с глубоким въездом. Она считалась самой мощной из семи: крепость в крепости. Бойницы на ней были устроены с обеих сторон прямоугольного тулова. Даже если бы враг ворвался в кремль, ему бы особо привелось осаждать эту башню, которая могла вести огонь внутри острога. Намётанным взглядом Пожарский обвёл тёмные отверстия бойниц, плотнее запахнулся в накинутую на доспехи шубу.