Итак, моя дорогая, вот уже 5 дней, как я погрузился в водоворот военной жизни. Если бы ты знала, как не по душе мне вся эта военщина. Еще хорошо, что наш командир довольно порядочный человек. Лично ко мне и он, и все офицеры относятся прекрасно. Но вообще весь строй военной жизни производит во мне отвращение. Такое унижение и подавление человеческой личности, такое уничтожение самостоятельности, в особенности у нижних чинов, что ей Богу, не могу привыкнуть к этому. Ты знаешь, дорогая, что мне всегда бывает как-то стыдно, когда казаки на все мои слова отвечают, вытянувшись во фрунт: "так точно, Ваше Высокоблагородие", "слушаю-с", "не могу знать-с". Нет человеческого разговора у простого человека, и редко слышишь его среди военных, за исключением разве своей чисто офицерской компании. С нижними чинами орудуют прямо как с вещью, распоряжаются как угодно начальству. Тяжко все это видеть и среди всего этого жить, и обидно, страшно обидно становится за человека, которого б.м. завтра поставят под град неприятельских пуль, и он не смеет думать ни о каком возражении, беспрекословно умрет, не знаю, кому и какая польза будет от этой его смерти. Да! не понимаю и не люблю военщины, как не понимают и не любят земства и подобные учреждения г.г. военные. Еще, слава Богу, что я попал в Казачий полк. Тут все же лучше, чем в пехоте. Там чувствовалось бы гораздо хуже. Ну, довольно о своих впечатлениях.
Дел у меня много и работать приходится с утра до вечера. Пришлось устраивать полковой лазарет и изучать, а вместе с этим и исполнять свои служебные обязанности. Но что в состоянии еще извести здесь человека - это писание массы ненужных бумаг, рапортов и пр. Нельзя сделать кажется никакого дела, даже пустяка, чтобы не написать по этому делу десятка бумаг. До вчерашнего числа весь наш полк - шесть сотен казачьих (около 1000 челов.) стоял здесь, в Суворовском поселке близ ст. Борзя. Вчера и сегодня 4 сотни отправились в соседний поселок для расквартирования в нем, т.к. в Суворовском поселке на такое количество людей и лошадей оказался недостаток в воде. Вследствие этого мне прибавилось неудобств: нужно выезжать в эти поселки для осмотра нижних чинов. И вот послезавтра я поеду в один поселок (10 верст), а 1-го марта в другой (20 верст). Купил я себе лошадку, или как здесь говорят - коня, для следования за полком верхом. Переходы придется делать верхом, когда достигнем конечного пункта жел. дороги. За коня заплатил недорого - 50 р. По словам людей знающих и опытных, конек ничего себе, порядочный. На коня и седло мне были выданы из полка деньги, 200 р. Труднее достать седло. Казачьего положительно нельзя достать; есть тут седла Бурятские, да и тех нет в продаже. Пока не знаю, как устроюсь с этим. Получил вестового (денщика) конного казака, который прислуживает мне, ходит за моей лошадкой и за мною.
Становится скучноватенько жить здесь, скука эта испытывается всеми. Уж скорее бы ехать дальше! Но когда поедем, никто не знает. Говорят, что в начале Марта сядем на железную дорогу. Слух о том, что китайцы разрушили полотно жел. дороги, не подтвердился; мы не едем дальше просто потому, что на Кит. ж.д. не хватает вагонов, и она не успевает перевозить следующие войска. Думаю во всяком случае, что когда ты получишь это письмо, нас здесь уже не будет. О войне мы здесь знаем вероятно меньше, чем вы в Москве. Газеты приходят поздно; телеграммы получаем только чисто служебные. А что происходит на театре войны - неизвестно. Конечно доходят и до нас вести о происходящем там, но чисто случайными путями. В конце концов наше житье здесь сводится к одному: сидим у моря и ждем погоды.
Как ты там поживаешь, моя ненаглядная деточка? Как бы хотелось увидеть тебя, расцеловать!.. Твоя телеграмма порадовала меня тем, что ты здорова. Сегодня я послал тебе вторую телеграмму. Прости, моя дорогая, что в первой телеграмме я уплатил ответ только за 10 слов. Сегодня я был на почте, но сделал не совсем так, как хотел. Я хотел оплатить ответ в 50 слов; оказалось, что можно посылать телеграмму с оплаченным ответом только в 30 слов. Обо мне ты не беспокойся: всегда, когда можно будет, я буду писать тебе и посылать телеграммы. Со дня отъезда я почти каждый день строчил тебе и надоел, вероятно, не сообщая ничего интересного.
Всегда с удовольствием пишу тебе; другим же как-то не хочется и писать. Если случайно увидишься с дядей (хотя это вряд ли может быть) поделись с ним свежими новостями обо мне.
Тебе, моя милая, славная, дорогая Кароля, шлю мой душевный привет и искреннее пожелание здоровья и всего всего наилучшего.
Весь навсегда твой Н. Кураев. Унижение и подавление личности... На
верное, дед не читал "Философских писем" Вольтера, иначе бы он знал, что всякого человека, свободного от феодальных предрассудков, все эти лживые и льстивые заверения "покорных слуг": "Ваше высочество", "Превосходительство", "Преосвященство", должны смешить, - ему же было стыдно.
Я не называю деда по имени в силу особенностей исторических обстоятельств и верного им повествования.
Судите сами, дед - Николай, и царь Николай, оба женаты, и оба женаты на немках, женаты по любви, царь ждет пятого ребенка, и у деда будет пятеро, оба воюют с Японией, потом так же будут воевать и с Германией, так что есть опасность сбить читателя, запутать, где какой Николай, где какая немка. Но при означенном сходстве надо сказать и о различиях, и не столько в социальном положении, сколько в их отношении не просто к людям, а именно к человеческой жизни. Для государя, если речь шла не о своих детях, родственниках и людях близких, человеческая жизнь была понятием скорее математическим. Дедом же человеческая жизнь понималась, надо думать, прежде всего как объект защиты.
Несколько отличным было у них, как мне кажется, и отношение к своим профессиональным обязанностям, да и взгляды на существенные вопросы. Например, дед терпеть не мог "домино", а государь терпеть не мог земство.
Земство и всякие представительные собрания и организации, посягающие на вмешательство во власть, вызывали у природного самодержца такое же отвращение, как у деда военщина. Зато военным царь как раз благоволил, да и сам был целым полковником. История борьбы царя с земством и представительными органами, история его борьбы с Думой, могли бы заполнить целую комнату в подвале особняка Ипатьева в Екатеринбурге. А ведь земство, как опыт народного, достаточно представительного самоуправления, предшествовало опыту Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Доверься государь совету людей ему близких, разумных, зла ему не желавших, может быть и до Советов дело бы не дошло. Но царь, такой мягкий, добрый, чадолюбивый и незлобивый, был, к сожалению, и подозрителен, и упрям, и лукав. Важнейшие государственные вопросы, в первую очередь, рассматривались с точки зрения интересов семьи, и поэтому домашние мнения перевешивали, как правило, все прочие мнения. Весь Кабинет министров был за введение земцев в Государственный совет, хотя бы символически, один обер-прокурор Победоносцев был против, так царь не только поддержал этого кощея, но, чтобы провалить идею, привел на следующее заседание равных себе в родовитости и умственной силе дядю Владимира, дядю Алексея, дядю Сергея, величайших князей, семья встала стеной, и земцев к Госсовету не подпустили. Тема для диссертации: "Правление государством как семейный промысел".
Матушка царя, дочка Датского короля, Мария Федоровна, гневалась на членов Кабинета министров, пытавшихся примирить царя с мыслью о земстве: "Эти свиньи заставляют моего сына делать бог знает что..." Вот она - королевская кровь! Чтобы матушку не огорчать, делая "черт знает что", государь в один день подписал три взаимоисключающие документа по одному вопросу, о выборном представительстве. Следом за Высочайшим рескриптом подписывается Высочайший указ, покрываемый, в свою очередь, Высочайшим же манифестом, и весь вопрос с представительством подданных всего лишь в законосовещательных органах становится запутанным настолько, что решать, как действовать по рескрипту, указу или манифесту мог только сам государь, опираясь на волю и мудрость жены, свояченицы, дядей, теток, а потом еще и "Божьего человека из Тобольской губернии". И хотя свояченица неистово заклинала: "Мой милый Ники... Бог благословил тебя редким умом, так доверяй же своим собственным суждениям! И Он вразумит тебя быть жестким, и очень жестким!", - в конце концов, государь подпишет бумагу, подготовленную для него "свиньями", но на дворе уже будет полыхать революция, пока еще первая.