Качки вцепились, как клещами, в Валентиновы плечи, руки и с остервенением принялись отдирать его от стола. Валентин исхитрился и умудрился тяпнуть одного из них зубами за кисть, заставив его отдернуть руку.
— Мать-перемать… — длинно, забористо выругался укушенный качок. — Берегись, Шеляга, он кусается!
Валентин конечно же вовсе не собирался дожидаться, пока укушенный предупредит своего товарища. Сразу после удавшейся атаки он повернул голову в другую сторону, собираясь повторить тот же маневр, но уже с другим качком. То, что он увидел, заставило его забыть о своем намерении.
Кудлатая башка того самого мужика, что блаженно спал, сидя за столом, оказалась прямо перед глазами Валентина. Но дело было вовсе не в его кудлатой башке, а в руке, на которой та башка мирно покоилась. На ее запястье красовался тот самый браслет.
«Вот это удача! — вспыхнул яркий транспарант в мозгу у Валентина, разгоняя своим светом алкогольный туман. — Надо же, как точно приземлился! Всего в двух метрах от браслета!»
Он отцепился одной рукой от стола и схватил спящего мужика за запястье. Тот так и не проснулся, лишь только промычал что-то во сне. Валентин попытался содрать с него браслет одной рукой, но не тут-то было. Тот слишком плотно обхватывал запястье, и Валентину никак не удавалось просунуть под него хотя бы палец. Тогда ему пришлось задействовать и вторую руку, чтобы наконец-то избавить кудлатого от браслета. Этим сразу же воспользовались качки: они тут же подхватили Валентина и потащили к выходу из палатки. Слава богу, он успел все-таки снять браслет и зажать его в кулаке.
Едва они выбрались из палатки наружу, как яркий солнечный свет больно ударил Валентину в глаза, заставив его зажмуриться. Нечто подобное, видимо, испытали и качки, потому что Валентин почувствовал, что они остановились и тот, что постарше и пониже ростом, сказал:
— Вот уж Ярило жарит! В такое вёдро[1] ничего крепче родниковой водицы и в глотку не полезет, а этот умудрился нажраться, как свинья.
— Да уж кому как, — отозвался второй. — Мне полезло бы. Дозволили б только…
Хватка железных пальцев, сжимавших руки Валентина, ослабла. Резким движением он вырвал правую, сжимавшую в кулаке тяжелый оловянный браслет, и, не открывая глаз, с полуоборота кинул ее влево, на звук голоса. Удар пришелся во что-то мягкое, тут же отозвавшееся жалобным чавканьем, но Валентин даже не успел обрадоваться своей удаче, потому что тут же на его голову рухнуло что-то тяжелое, весом никак не меньше доброй кувалды, и бедное сознание его, и так ведущее неравную борьбу с алкогольными парами, не выдержав столь энергичного внешнего воздействия, отключилось.
Очнулся Валентин под мерные, ритмичные протяжные звуки.
— И-и… — Скрип одной металлической поверхности о другую. Голос, тянувший это самое «и», был не тих, но и не особо громок. А как бы в самый раз. Да и скрип совершенно не раздражал, а совсем даже наоборот — успокаивал. — Р-раз… — Здесь следовал короткий, но энергичный всплеск. — И-и… — Скрип. — Два-а… — Всплеск.
И все это — на приглушенном фоне струящейся воды. Для того чтобы понять, что значат эти звуки, вовсе не нужно было родиться и провести первые восемнадцать лет своей жизни в приморском городе. Это — лодка, идущая по спокойной воде. Скорее всего, немаленькая. Раз гребут по команде — как минимум три ряда гребцов.
Звук текущей воды расслаблял, успокаивал, умиротворял. Валентин различал не только всплеск взбуровленной веслами воды, но и журчание струй, послушно и прихотливо огибающих обводы корпуса лодки и даже тонкую капель с поднятых в воздух весел.
Алкогольные пары, похоже, совершенно выветрились из головы. Еще бы им не выветриться на таком свежем воздухе. И не просто свежем, черт возьми, но и вкусном. Валентин вздохнул полной грудью: да, вкусном. Ему даже не надо было слышать всех этих водяных звуков — достаточно распробовать свежего, вкусного воздуха, чтобы понять, что находится он на плывущем куда-то судне. Нет, это не море. И дело не в отсутствии качки. На море порой бывают такие штилевые дни, что в стоячем болоте волна больше. Дело конечно же в запахе. Уж запах моря он ни с чем не спутает. А здесь пахло пресной водой.
Валентин открыл глаза. Сверху — тряпка, справа, слева — тряпка и спереди, сзади — опять же тряпка. Снова палатка, только теперь — гораздо меньше. Он лежит на мешке, набитом чем-то мягким и душистым. Сеном, наверное. Кроме этого мешка в палатке еще один такой же.
Валентин перевернулся на живот и встал на четвереньки. В теле еще чувствуется легкая похмельная заторможенность, но в целом — ничего. Голова только слегка побаливает. Не разберешь, то ли с похмелья, то ли от могучего удара одного из похитивших его качков. «Точно! Качки! Они схватили и потащили меня! А браслет я держал в правом кулаке… И я залепил отличный хук одному из них, а второй дал мне по кумполу. Так где же браслет?»